Сибирские огни № 02 - 1979
отвечал: «Мы не знаем куда и на что нас ведут, ружья заряжены, упа си бог убить своего брата, мы присягали государю Константину Павло вичу...» Его высокопревосходительство приказал им раздаться в сере дине, и подъехал к позади стоящей второй ротной колонне, которой часть было двинулась, но остановилась, и мой взвод опять кричал: стой! Спустя несколько времени .хотели идти вперед унтер-офицеры Кухтиков и Степанов и четыре человека с правого фланга: взвод опять кричал: стой! Я подбежал к этим людям, возвратил их на свои места, угрожая заколоть шпагой того, кто тронется с места». Так взвод Розена удержал на мосту три роты, готовые следовать на Сенатскую площадь для расправы с восставшими! И когда пули стали долетать и сюда, и люди было попятились, Розен остановил их возгласом: «Я должен буду отвечать за вас: я имею жену беременную, име ние, следовательно, жертвую гораздо большим, чем кто-либо, стою впереди вйс; пуля, которая мимо кого просвистела, того не убивает». Это написано не в воспоминаниях, это — из официального след ственного дела. Розен был одним из тех, кто в сврих ответах комиссии был до конца сдержан, сохранил выдержку и достоинство. Жена его и в самом деле была беременна. Анна Васильевна оказалась на редкость неприхотливым другом, легко понимающим чувства и настроения супруга своего, легко делила перемены армейской его судьбы — с Васильевского острова, где на пер вых порах нашли они пристанище, супруги переселились в часть, по ближе к службе, жили дружно и согласно настолько, что Андрей Евгеньевич однажды застал жену в слезах и, расспросив, выяснил, что она плачет оттого, что понимает: такое счастье не может быть долго вечным. . Когда ночью арестовали ее мужа, она поначалу была спокойна — его образ мыслей, его привязанность к гвардии, к соблюдению дисцип лины, его порядочность и выучка никак Не могли согласоваться хоть с чем-нибудь противоугодным правительству, и арест Андрея Евгеньевича она восприняла как ошибку — многих бросили в крепость, а его дер жат пока во дворце, стало быть, ничего страшного. Но дни шли за днями, начальство вслух выражало недовольство бароном, говорили, что связан он с бунтовщиками, которые хотели убить самого государя, и покой ее растаял. Длительные томительные ночи, когда ребенок уже заявлял о себе толчками,— «какой неугомонный! видать, мальчик!»,— лежала она с открытыми глазами, прислушиваясь к пению гарнизон ных труб, к ладному топоту подразделений, идущих на смену караула, и ждала, что в дверь раздастся стук, и войдет муж, искажет, как обыч но: «Аннета, ну вот и я». Наконец стуй в дверь раздался— пришел какой-то солдат с за пиской, в ней сообщалось так мало, но прочла она многое. «Разрешено писать жене раз в месяц» — стало быть, заперли его надолго. Она стала добиваться свидания, о чем долго упрашивала брата, знакомых офице ров— те разводили руками: барона перевели уже из дворца в крепость, увидеться нет возможности, разве — просить официального раз решения. И она стала добиваться этого, а дядя и родственники Мали новских и Сомборских искали пути: чем бы помочь ей в этом пред приятии? Свйдание состоялось неожиданно. «Как все простенки, все углы й щели крепости были напичканы арестантами, то по их многочисленности и по запрещению водить их вместе в баню, моя очередь настала в первый раз в половине апреля.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2