Сибирские огни № 02 - 1979

обдумывая пути грядущего переустройст­ ва мира. Интересный пример сплава публицистики и лирики, фольклора и политики дают нам и рассуждения героев поэмы, и само ав­ торское повествование. Критик Ал. Михай­ лов пишет, что «публицистика, возникая из образной, живописной подробности и бу­ дучи образной же, метафорически уплот­ ненной, эмоционально насыщенной, расши­ ряет панораму видения поэта, укрупняет его масштаб». Мы бы скорее отметили про­ тивоположную тенденцию: не публицисти­ ка вооружает зрение поэта. Тут важно от­ метить другое: все, увиденное в жизни, воссозданное в стихе, сопрягается с глав­ ными ценностями нашей жизни, подает ненавязчивый совет читателю, а потому из образного строя может . быть вылущена публицистическая идея. Как бы то ни бы­ ло, рассмотрим лишь один из многочис­ ленных примеров, поглядим, как точно воп­ лощено богатейшее содержание всего лишь в одном из поэтических толкований образа кремень-слезы. Среди нашедших кремень-слезу оказывается сельский учи­ тель, который предлагает собравшимся поразмыслить: А кстати. Не из нее ли искру высекал Великий тот? Уж он-то знал, пожалуй, По ходу мысли действуя своей, Какие превеликие пожары Вольнее боли, Соли солоней Скипелись в ней До крайности предельной, До согнетенной точки центровой... А не из той ли искры. Столь нетленной, На красный день эпохи мировой Зажглась она. Звезда большого света, В виду окольных и далеких стран, ч Звезда добра И мудрого совета, Звезда родства Рабочих и крестьян? Вот я о чем. Тяжкий гнет прошлых веков, спрессовав­ ший слезу народную до каменного состоя­ ния; стихийные мятежи, искры, пожар, красное зарево, и наконец, путеводная звезда новой жизни, видимая по всему све­ ту,— все эти пласты разноликих образов волею поэта «скипелись» в немногих стро­ ках. Для Е. Исаева характерно также при­ стальное внимание к языковой плоти, инте­ рес к народным основам современного языка. Язык его поэмы — подлинно народ­ ный, живой язык. Живое «слово с кореш­ ком» так и сверкает в строках поэмы. Исаев использует прием, по-научному на­ зываемый «ложной этимологией» — харак­ терное для народа стремление освоить, объяснить самую суть пришлого слова, вы­ явить близость его к родным словам, чув­ ствам, делам. Так появляется в поэме «озар» — осмысление чужого «азарта» и своего исконного «озарения». Исаев будто возвращает нас к истокам реки народной речи, к тому началу, где дело переходит в слово, где мысль отвердевает в смысл. Вдумаемся в смысл таких поэтических на­ ходок: букашка — буковка из живого бук­ варя мира. Ямская тоска поверстана с ве­ ками. Вот наступила для героя страда — пора любовного страдания. Как ни старает­ ся он, как ни звенит на балалайке, возлюб­ ленная его, касатка, по касательной обходит его; говорит: «мол, ты еще зеле- ный-презеленый, всех зеленей озимых зе­ леней»; а ему ее «и ладом не подладить, и никакой не приструнить струной». Вот по­ пал в буран Назар Шабров, закрутил его ветер — «дударь он и строгаль, и хват, и мот, и он же — сатана», да хорошо, что вы­ ручил Назара «товарищ конь, он- все-таки разгреб тот гроб-сугроб». Уезжают люди из родных мест по железной дороге, и же­ лезнодорожная стрелка им покажет путь в иную жизнь. Все значительнее победы наших летчиков, и вот уже «сам полюс, как под полоз, прошел уже под чкаловским крылом». Звенит жарой покосный «день- день-денек», а вечером человек соловеет от песен соловья. В перекур после труда — «к черту перехмур»... Ведь это не просто звукопись, не просто игра слов. Это возвращение языку стер­ шейся от долгого употребления значимости до слова, до корня, до звука, осуществ­ ленное не филологическими изысканиями, а поэтическим вдохновением. Кажется, в самих звуках, созвучиях запечатлено нача­ ло поэтического настроя, как, например, в этих строках о родной избе — Где жил твой дед, Где сам ты, чтоб родиться И вырасти с годами в мужика, Был — так ли, нет — В отцовской рукавице. Где грелась материнская рука. Был песенкой От радости и -грусти, Был лесенкой От неба до земли... И лишь потом — Допустим, что в капусте,— Тебя, чуть больше варежки, нашли. Разговор о поэме «Даль памяти» будет неполным, если не остановиться на образе дали в поэме — так важно это слово для русской души! Зовет оно вперед, манит не­ изведанным,’ обещает немалые труды и ве­ ликие чудеса. Как многое в истории и в характере нашего народа можно понять, вдумавшись в то, что владеет самой боль­ шой в мире страной, самой богатой далью: Не чья-нибудь, а наша Земля-сторонка И земля-страна Просторная И в сторону Сибири И в сторону кронштадтских маяков Родная вся! Ведь даль меряется по Земле, равно как и земля меряется далью. Если определяю­ щая стихия в первой поэме Е. Исаева — огонь, то во второй — земля. Эпический замысел поэмы узлом завязан в самом за­ главии. Даль памяти — это и великое внешнее пространство, и время, освоенное сознанием человеческим. Можно было бы подробнее говорить и об образе старушки-памяти, вековечной вдо