Сибирские огни № 02 - 1979

оглядкой на него, на хозяина. Как на ста­ ринной народной картинке, стоит человек посреди мира; улыбается ему солнышко ласковым женским ликом, косится месяц, раздувает щеки ветер... Как же ведут се­ бя стихии и явления природы в поэме Исае­ ва? Даль приглашает к путешествию, мир окрыляет малыша, вдохновляет его на по­ знание, падающая звезда срывается с не­ босклона в ответ ьа зов страдающей души, травокосная степь вызывает косаря на единоборство, костер поднимается навстре­ чу тому, кто пришег и бросил в него горст­ ку топлива, дорога «в образе солдатки иль матери-старушки вековой» подходит к лю­ дям с расспросами об ушедших... Но, пожа­ луй, четче всего этот прием олицетворе­ ния, одухотворения всего сущего виден в небольшой вставной притче о воздухе и самолете: А то ведь Один такой горячий самолет Сверкал — был случай — В радужном просторе Ночной звездой И — чем не громобой! — Во все свои пропеллеры-моторы ' Крошил в капусту воздух голубой: Мол. что ж ты, а ? — шумел, гремел,— Чего ж ты Мне в ноздри бьешь — Разгону не даешь? Посторонись! А воздух что? . А воздух, Он понимал: Дерзает молодежь! < И потому без всякой укоризны Всего себя стелил под самолет На тот предмет. Чтоб жив он был... Воздух заботится о самолете — «чтоб жив он был»! История эта имеет особое значение в сюжете поэмы. И не потому только, что она как бы высвечивает суть главного конфликта между азартным маль­ цом и степенным колхозником. Нет, и та история и эта являются как бы наглядными примерами, иллюстрирующими одну из главных мыслей поэмы — о том, что труд, как и жизнь сама — это преодоление. О том, что необходимо сопротивление для движе­ ния вперед. Мысль Э1а, с которой мы зна­ комимся впервые из школьного курса фи­ зики, имеет мировоззренческое значение. Она — одно из проявлений основного за­ кона диалектики — о существовании, как борьбе внутренних противоположностей. Однако получается так, что и в обыденной жизни, и в «легкой» литературе, обслужи­ вающей обыденное сознание, мысль эта часто не принимается во внимание. Е. Иса­ ев возвращает нам народное понимание того, что каждый шаг, каждое достижение в жизни должно быть куплено ценой за­ траченных сил, пролитого пота — иначе не будет оно достижением. Необходимо со­ противление, сцепление... Под стать хлебо­ робскому труду — преодолению, где само время служит союзником, и внутренний труд души, с которым «ты застрадал, вы- страдываясь в парня». Не быть тебе чело­ веком без этих страданий, которым, каза­ лось бы, все мироздание сочувствует, и лишь виновница их и бровью не ведет. Итак, мир, воссозданный в поэме,— это казалось бы, мир хлеборобской сказки, ве­ ковечной крестьянской мечты, мир, создан­ ный по справедливым законам трудового народного сознания. Конечно, оно не явля­ ется постоянным, застойным, всегда себе равным, особенно в нашу эпоху, когда тру­ дящиеся всем миром взялись за общее де­ ло переустройства жизни на началах разума и добра. Годы советской жизни многое из­ менили в мировоззрении крестьянства. Но многие духовные ценности, нажитые века­ ми, и ныне остаются ценнейшим достояни­ ем нашей общей культуры. И так же, как все громче звучат голоса с необходимости сбережения, охраны родной природы в из­ начальном ее виде, так и духовные богатст­ ва народа нуждаются в защите, учете, но, конечно же, не в консервации, а в творче­ ском использовании. Одним из примеров такого использования и является поэма Егора Исаева. Подчеркнем, что главное в ней — воссоздание самого трудового миро­ восприятия, как философской и нравствен­ ной основы народной жизни. Отсюда — и уважительный разговор о земле-кормилице, и любовь к труду, а вернее сказать, вера в труд, как главное содержание жизни; от­ сюда доброжелательность к ближним, спо­ койный, ’ уверенный оптимизм, который получил новые подкрепления в реальном историческом времени. В противовес безграничной космичности первой поэмы Е. Исаева в «Дали памяти» большое значение имеет образ границы, предела мира. Это — «край света», распо­ ложенный бог весть как далеко, но все-та­ ки существующий так же реально, как и центр земли. Но какой же простор до это­ го удивительного «края света», как велика страна, «на все четыре дали родная вся»! Тут нам видится прямая связь с фольклор­ ными традициями. При внимательном чтении довольно-таки скромной по размерам поэмы то и дело натыкаешься на повторы образов, ситуаций, деталей. В этом видится сознательный ав­ торский прием, напоминающий троичное повторение в фольклоре. Только у Е. Исае­ ва повторение двойное. Дважды звучит тревожное «в ружье!», дважды появляется ночью старушка-память, дважды вспомина­ ется о недругах отгремевшей гражданской войны — Колчаке и Шкуро, дважды птицы благовестят о людских делах... Читатель на­ водится на мысль, что ему рассказано чуть ли не обо всем сущем в этом мире, и те­ перь он натыкается на знакомые уже вещи и события... Замкнутость, конечность мира подчеркнута и полетом эха, которое дока­ тилось до самого Дальнего Востока, туда, где катит волны океан,— и примчалось на­ зад, потому что там дальше земли нет. Не­ даром о смерти, небытии говорится как о щели, трещине: >•* . В проем потусторонний, За самый тот последний окоем.