Сибирские огни № 02 - 1979

шелец всего лишь вероятный конкурент, опасный гем, что может разгадать тайну «чуда» стрельбища. Главным средством войны, главным ору­ дием зла в поэме оказывается огонь. Это — и пламя скорострельных стволоз, и факел в руке поджигателя, от котррого разгораются сполохи всемирного пожара, и послушное воле Хорста пламя газовой конфорки, которое «сухо шелестит упругим синим веером» (обратим внимание на точ­ ность детали), и «запальные ^гоньки реван­ ша», к которым правит свой скорбный осуждающий путь всемирная вдова — Па­ мять. Образ смертельного огня, огня уничто­ жения уходит корнями, по-видимому, в русское национальное мировоззрение — на протяжении столетий в деревянной Рос­ сии пожар был самым страшным бедстви­ ем, огонь оставался исконным врагом рус­ ской культуры. Другая ипостась огненной стихии — это холодный звездный свет, заливающий стра­ ницы поэмы, голубое мертвенное сияние, при котором на вселенских просторах не­ различимыми становятся человеческие судь­ бы. И как надежда, врываются в этот черно­ голубой мир ласковые лучи восхода, при ликующих криках петухов, вестников зари. Жгущее пламя, холодный свет... А тепло, доброе тепло, то главное, что дает нам го­ рение? С удивлением замечаешь, что о нем нет речи в поэме. Лишь в одном-единст- венном эпизоде, когда сдавшийся в плен замерзающий немецкий солдат находит приют в разоренной русской деревушке, возникает ощущение тепла. Ведь сказал же о русском народе один мыслитель минув­ ших времен: света в нем мало, зато тепла много. И отсюда хочется перекинуть мостик ко второй поэме Егора Исаеве «Даль памяти», где в самой строчечной сути разлита стихия тепла, человечности общего радостного труда. Если попытаться, как мы сделали ранее, вылущить событийную линию этой поэмы, она удивит нас своей обыденностью. Все происходит в течение одного летнего дня. Отец отбивает косу для сына, который впервые будет участвовать в общем сено­ косе. Кипит работа, герой поэмы не отста­ ет от бывалых косцов и за это удостаива­ ется всеобщей похвалы. Разгоряченный по­ хвалой, он для того, чтобы показать свою удаль односельчанам, а в первую очередь возлюбленной своей Тоньке, вскакивает на колхозного коня и мчится во весь опор. И за это получает нагоняй от одного из колхозников, Степана Рудяка. Но позже Ру­ дяк, не без помощи жены, осознав, что он слишком круто осадил парнишку, идет с ним на мировую. Так проходит день, спу­ скается ночь, подступает утро. Как все про­ сто, жизненно, незатейливо! Об этом ли писать поэму! Но вот мы понимаем, что день, за событиями которого с таким при­ стальным вниманием, с такой любовью следит Егор Исаев,— это 21 июня 1941 года... Последний мирный день! Сколько раз, с какой тоскою вспоминали о нем в после­ дующие годы все миллионы наших сограж­ дан! Как явственно восстанавливалось па­ мятью каждое его мгновение! Каким нега­ симым светом сиял он в сознании, и какою страшною чертой был подрублен этот день — последний день мира! Наверное, только сейчас, только в не­ давние годы, когда писалась поэма, связа­ лась порванная тогда нить времени — дав­ но уже миновали военные годы, заплыли раны на теле земли, и жизнь людская, па­ мять людская совладали с уроном, нане­ сенным вражеским нашествием. Не забы­ то, но пережито... Но память о годах страш­ ного разрушения и долгого восстановления присутствует в нашем сегодня горькой нот­ кой, а потому так добр и* светел облик ушедшего довоенного мира. Получилось, что «золотой век» минувшего оказался подтянутым к современности, к совсем не­ давней истории. Получилось, что рассказ об одном дне довоенного колхозного се­ нокоса превратился в лирико-эпическое воплощение вековечной крестьянской уто­ пии о стране вольного труда. Получилось, что в небольшой поэме явился образ це­ лого мира, со своей географией, укладом, законами. Мир этот волшебным образом возникает из облака, поднявшегося с полей родной земли и явившегося «не по теченью ветра — по веденью души моей и памяти моей». В финале рядом с этим образом возникает мотив грузинской песни о Сули­ ко — вечной скитающейся душе... Но как бы далеко ни уносила память, она уносит «всю жизнь из дому». Дом, реальность, подлинность нашей жизни, нашего сегодня так же необходимы для поэта, как священ­ ный очерченный круг для волшебника, на­ чинающего творить чудо. Чудесный мир возникает на наших гла­ зах. Мир этот существует в ином времени, времени длящемся, времени вечном. «Всег­ да» этого сказочного мира совпало с кален­ дарным временем нашей истории одич- единственный раз, в день 21 июня 1941 го­ да, в день, не имевший завтра. Посмотрим, как же устроен этот сказоч­ ный мир. В центре его — пылающее Солнце, а мы на своей Земле носимся вокруг него в двойном вращении. В центре поэмы — че­ ловек, земледелец. Вокруг него располо­ жена вся земля, страна его — как стог во­ круг овершья; над головою его — зенит небосвода, и по своду этому то солнце прокатывается, то звезды высыпают, то проходят тучи, принося ненастье. Главный закон этого мира — закон тож­ дества жизни и труда. Суть бытия — рабо­ та. Через труд свой человек связан со всем миром: и с землей, которую обрабатыва­ ет, и с небом, насылающим погоду и непо­ году, и с дальними краями, куда уходят по степной дороге нескончаемые возы, гру­ женные плодами земли. И, единясь со всем окружающим, чело­ век наделяет его своими чертами, так что и все вокруг него живет своей жизнью с