Сибирские огни № 01 - 1979
и М. М. часто читал им и толковал то, что могло казаться непонятным... Часто благодетельствованйые Нарышкиными в простоте своей говорили: «За что такие славные люди сосланы в Сибирь? Ведь они святые, и та ких мы еще не видали». Шли дни в хлопотах и заботах, но нервные приступы продолжа лись— их причиной была все усиливающаяся* тоска по матери. Когда в Курган прибыл наследник престола юный великий князь Александр Ни колаевич, то Нарышкцных в тбт же день навестил В. А. Жуковский, сопровождавший великого князя в путешёствии по стране. «В Кургане,— писал Жуковский императрице Александре Федоровне,— я видел На рышкину (дочь нашего храброго Коновницына), по поручению ее матери. Она глубоко меня тронула своею тихостию и благородной простотой в несчастий. Она больна и, можно сказать, тает от горя по матери, которую хоть раз еще в жизни желала бы видеть». Чтобы избавиться от болезней, связанных и с тоской, и с суровым климатом, который Елизавета Петровна переносила плохо, она подала на высочайшее имя прошение через Бенкендорфа, еще в самом начале 1835 года, с просьбой разрешить им переехать в одну из южных губерний России, там ведь тоже были места, куда ссылали неугодных пра вительству людей, но император отозвался весьма иронично: «Если Нарышкина полагает, что город Курган, который, впрочем, находится в са мой южной части Тобольской губернии, по климату вреден для ея здо ровья, то она может избрать для жительства ея с мужем другое место, в южной части Сибири». И вдруг наступила перемена. Летом 1837 года в Западную Сибирь, примчался специальный курьер с бумагой, в которой была объявлена но вая «милость» декабристам. О том, как декабристы узнали о ней, выразительно рассказывает Н. И. Лорер: «Однажды городничий наш Бурценкевич, навещавший ме ня обыкновенно довольно часто, но всегда пешком, подъезжает ко мне на дрожках, в мундире и с довольно озабоченным лицом. «Скажу вам новость, довольно неприятную, Николай Иванович,— начал он и замялся: — Вы назначены солдатом на Кавказ!» — «Шу тите!» — «Ей-богу, нет».— «А прочие?» — «Все, кроме Бриггена!» — «Были вы у Нарышкиных?» — «Был... Елизавета Петровна слегла в по стель от этой новости». И далее: «Я крепко призадумался и сам — так казалось мне странна эта мысль. 12-й, 13-й, 14-й год делал я офицером и молодым человеком, а теперь, после двенадцатилетней жизни в Сибири, с расклеившимся здоровьем, я снова должен навьючить на себя ранец, взять ружье и в 48 лет служить на Кавказе. Непостижимо играет нами судьба наша. Го лова моя горела, я ходил в раздумье по комнате и, волнуемый неожидан ностью, спросил тогда же городничего: «Если это новое наказание, то должны мне объявить мое преступление; если же милость, то я могу от нее отказаться, что и намерен сделать». Городничий мне сказал, что он ничего не знает, но что он получил депешу, по которой нас требуют в То больск для отправления оттуда на Кавказ солдатами. Мы с городничим поехали к Нарышкиным и там застали уже Розена, и все вместе разби рали и обдумывали будущую нашу судьбу. Нарышкин был спокойнее всех и даже радовался случаю, который давал ему возможность вывезти жену свою из Сибири и мог доставить ей свидание с ее матерью и братья ми. Нечего делать, надо было нам перешагнуть и этот Рубикон». Барон Розен, тоже назначенный на службу в кавказских частях, за держался по болезни, остальные готовились в путь. «Говорили,— пишет Розен,— что государь выразился, что этим господам путь в Россию ве дет через Кавказ и всемилостивейше повелеть соизволил: назначить нас рядовыми в отдельный кавказский корпус и немедленно отправить на
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2