Сибирские огни № 01 - 1979

ем, которое дано достойнейшим на земле: — Ее любовь к М*ше возросла до той степени, что мне кажется, ничто в мире поколебать ее не может: — Обоюдная нежность их тронула меня до слез и заставила невольно обра­ титься с благодарностью к провидению, которое столь счастливо их сое­ динило: — Будьте покойны, почтеннейшая графиня, все, что вы можете пожелать по нежности вашей для блага Лизаветы Петровны, все то она имеет. Ее здоровье, слава богу, хорошо, и хотя ее положение становится довольно приметно: — но болезненные'припадки не замечательны (не­ заметны?— М. С.), Миша пользуется своим счастьем в полной мере. Его отношения по службе приятны: — Батальон в исправности: — начальники его любят: — в домашней жизни он не может быть счастливее; — посему вы легко угадаете, что с первого взгляда наружность его показывает вид довольного своей судьбой человека...» *. Через год этот «довольный судьбой» человек да и автор письма — князь Оболенский были в крепости. О Михаиле Михайловиче Нарышкине в боровковском «Алфавите» сказано кратко: он, полковник Тарутинского полка, «принят в Союз Бла­ годенствия в 1818 году. Участвовал в совещаниях в 1823 году— о вос­ становлении и образовании Общества и в 1824 году — по случаю перего­ воров Южного общества с Северным о принятии целию введения ре­ спубликанского правления и о соединении Ббоих обществ, но сам по сему предмету мнения никакого не подавал. Состоя в разряде убежденных и приняв в 1825 году графа Мусина-Пушкина и Титова, он поручил им учредить управу в Могилеве. Участвовал при заведении Управы в Мо­ скве. Слышал о замысле Якубовича посягнуть на жизнь покойного им­ ператора и убеждал Пущина, ехавшего в Петербург, стараться всеми силами отвратить сие злодеяние. О возмущении 14 декабря узнал в тот самый день, когда уже в Москве носились о сем слухи. Когда Муханов изъявил сожаление, что взятые под арест мятежники погибнут и что нет средства им помочь, Нарышкин, также о них соболезнуя, сказал однако, что всякое действие для них будет вредно и пагубно». Даже в этом документе, составленном, как известно, без тени сочув­ ствия, достаточно материала для защиты. Между тем Нарышкин был осужден по четвертому разряду, 8 января 1826 года он был доставлен в крепость («Посадить по усмотрению, где удобнее»,— записка Николая), а 20 марта 1827 года уже был в Чите. Через два месяца, в мае, заключенные, гуляя по двору острога, услышали звон колокольчиков, увидели подъехавшую к воротам карету. И не успели еще узники понять, в чем дело, как Михаил Нарышкин бро­ сился к ней, забыв о частоколе, чуть не поранился, зашибся. Зазвенели его цепи, и Елизавета Петровна, услышав этот звон, увидев своего мужа в кандалах и странной арестантской одежде, осунувшегося, с горящими глазами бегущего к ней, потеряла сознание. Ее привели в чувство, Алек­ сандра Григорьевна Муравьева увела ее к себе, начиналась новая, не­ привычная жизнь, и, может быть, Елизавете Петровне, обладающей сложным, малообщительным характером, войти в эту жизнь удалось легче, чем могло быть, именно потому, что рядом с ней оказалась «Му­ рашка». Вскоре уже все женщины звали ее, с легкой руки Муравьевой, «Лизхен», но даже с ними нескоро стала она сама собой. «Прибыла на место нашего заточения,— пишет барон Розен,— Елизавета Петровна Нарышкина, урожденная графиня Коновницына, в сопровождении Алек­ сандры Васильевны Ентальцевой. Они были подвергнуты подобной же участи А. Г. Муравьевой: могли только дважды в неделю, по одному ча-1 1 В письмах и документах сохранены орфография и синтаксис подлинников.