Сибирские огни № 01 - 1979

* Наступило лето 1855 года. Как-то под вечер протарахтела кибитка на улице, высоко поднялась рыжая, глинистая пыль, процокали копыта и стихли. «Не к нам ли? — подумала Александра Ивановна.— Кто бы это мог быть? Неужто Васенька? Или попутно кто?» Раздался деликатный стук, дверь отворилась, Александра Ивановна ахнула: в сени вошел молодой человек в дорожном костюме. На круглом лице гостя с тенью усиков над губой, с открытыми выразительными гла­ зами, стриженного коротко, так что прическа невольно подчеркивала, а не уменьшала округлость лица, вспыхнула улыбка. — Якушкин?! — не то воскликнула, не то спросила Александра Ивановна. , — Якушкин! — с некоторым удивлением ответил гость.— Как вы меня узнали? У вас недавно был отец, показывал вам мой портрет? — Нет, нет! И ей припомнился давний вечер в Каменке, приезд нового гостя, тогда не знакомого ей, и оживившийся Пушкин, и две странные фразы, относящиеся, как она потом поняла, к тайному обществу. , «В Красноярске,— пишет Евгений Якушкин жене,— я приехал прямо к Василию Львовичу Давыдову. Я не знал, можно ли у него мне поме­ ститься— но так как решился остаться в КраснояРске только на не­ сколько часов, то и не посовестился на это время стеснить его. Давыдов принял меня с распростертыми объятиями... (он) меня чрезвычайно поразил. Это был первый из виденных мною сосланных, который опустил­ ся и совершенно одряхлел. Это развалина во всех отношениях». Василию Львовичу было в те поры шестьдесят три года, возраст и без того преклонный, но каторга, ссылка, вечные недостатки и заботы об огромной семье, вечная нехватка денег, вечные просьбы, письма, тоска по детям, хлопоты об их жизненном устройстве — все это сломило и мощный организм, и гусарский дух декабриста. В том же, 1855, году его не стало. Друзья-декабристы, пришедшие в тот день в его дом, где лежал он теперь спокойный, с умиротворенным и потускневшим лицом, невольно вспоминали его строки: «Здесь покоится... жертва... тирании... Супруг и отец... вечность... Оковьи.. изгнание... вся его жизнь... Любовь... Отечество и свобода». 23 апреля 1878 года Александра Ивановна разбирала свои бумаги. Тут были письма от детей, от Трубецких, особенно после того, как они породнились и одна из дочерей Трубецких стала Давыдовой, тут была их переписка с детьми — ах ангелы, умницы, красавцы, дружочки, как бе­ режно они сохранили каждый листочек! Нашла старые стихи, написанные ее рукой, прочитала, улыбнулась. Буря? Вихрь? Нет бури страшнее, чем будничная каждодневная жизнь! А в п р о ч е м , нужно бы показать стихи эти новому родственнику — Чай­ ковскому. А Чайковский, придвинув лампу поближе, отложил начатый в тот день набросок некоей мелодии, которая должна еще подрасти, окреп­ нуть, созреть, писал к Н. Ф. фон Мекк: «Вся прелесть здешней жизни заключается в высоком нравствен­ ном достоинстве людей, живущих в Каменке, т. е. семействе Давыдовых вообще. Глава этого семейства, старушка Александра Ивановна Давыдо­ ва, представляет одно из тех редких проявлений человеческого совер­ шенства, которое с лихвою вознаграждает за многие разочарования, которые приходилось испытывать в столкновениях с людьми. Между про