Сибирские огни, 1978, № 12

174 ГЕННАДИЙ КАРПУНИН разговор, вино развязывает язык («Что у трезвого на уме, у пьяного — на языке»). Святослав произносит «злато слово» в состоянии «опьянения» — испив чашу горя. О третьем образе — «сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тльковинъ великый жен- чюгь на лоно и негуютъ мя» — мы уже говорили. Святославу «вынулся», выпал, при­ виделся во сне жемчуг. Жемчуг — к радости, к прибыли. Князь Игорь возвращается из плена и припадает к отчей и материнской груди: «Игорь едетъ по Боричеву къ святей Богородици Пирогощей». (Пирогощая от пир — «радость, веселье» и гощь — «страна, град». Богоматерь Пирогощая — радость, нега, умиление Родины-Матери: «страны ра­ ди, гради весели»!). Четвертый образ — «уже дьскы безъ кнеса в моемъ тереме златовръсемъ» — это финал поэмы. Свет побеждает тьму. Гроб, в котором он был похоронен, пуст. Рус­ ская земля воскресает: «Солнце светится на небесе — Игорь князь въ Руской земли». Радость воскресения разливается по всему миру: «Девици поютъ на Дунай — вьются голоси чрезъ море до Киева... Страны ради, гради весели». Сон Святослава сам по себе — жемчужина: жизнь, душа, идея и сюжет произ­ ведения. Это — зерно, в которое превратился ранее созревший плод — «повесть», это — семя, в котором таятся зародыши новых плодов — «слова» и «песни». В трудную , невеселую годину, когда по Русской земле и по всему миру («Немци и Венедици», «Греци и Морава») распространилась тоска, Русская земля не пала ду­ хом. Сон Святослава — ее вера в победу. Метафоры «Слова» — неисчерпаемы. Они замыкаются не только на сюжет поэ­ мы, но и на ее судьбу. Что такое «жемчуг»? Это — выстраданное «слово», которое бес­ сильны удержать препоны всякого рода «поганыхъ тльковинъ». Как бы ни удерживали «слово» в худых «тулах», рано или поздно оно выскользнет и благодатью падет на «ло­ но» читателя. Ж емчуг «слова», западая в сердце, будит чувство и мысль. Исследователи включают слова «Всю нощь съ вечера бусози врани възграяху у Плесньска на болони, беша дебрь Кисаню и несошася (в Первом издании — «не сошлю») къ синему морю» в состав прямой речи Святослава, и, следовательно,— по­ скольку Святослав рассказывает сон — в состав его сна. Место считается явно испорченным. Предлагались различные конъектуры. Например, вместо «дебрь Кисаню» пред­ лагалось читать: «дебрьски сани» — «адские сани» или «живущие в дебрях змеи» (сань — «змея»). Перевод: «были в расселинах змеи (лесные змеи) и понеслись (понес­ ло их) к синему морю». О. Сулейменов усмотрел здесь тюркоязычное предложение: Блеснь скана боло­ ни беша дебрь кисан ю инее ошлюкъ син (Знаешь, как вернуть разум? Пять железных пут омой — мстливый ты). Большинство исследователей принимает лишь поправку — «босуви» на «бусови» и «не сошлю» на «несошася». Это дает: «Всю ночь с вечера серые вороны граяли у Плесньска на лугу, были в д’ебри Кисановой и понеслись к синему морю». Плесньск. Одни считают, что это плоскогорье вблизи Киева, по мнению других,— местность в Галиции. Кисаню. Н. В. Шарлемань предлагал читать это слово как «Киянюп.'По его мне­ нию, «дебрь Кияня» — лес в овраге, проры том речкой Киянкой в окрестности Киева. Как мы понимаем это место? Во-первых, «мутный» сон перестает быть таковым, если он сам себя раскрывает. А символика черных воронов и синего моря слишком уж очевидна и ясна. По сущест­ ву — это разговор открытым текстом. Сны в художественных произведениях всегда строятся так, что их значение ста­ новится ясным только некоторое время спустя. Если бы А. С. Пушкин раскрыл сон Татьяны тотчас по пробуждении своей героини, то мы могли бы не читать его знаме­ нитый роман далее. Сон в художественном произведении — загадка, своего рода «де­ тективный элемент». Нам предлагается головоломка, разрешить которую мы не в со­ стоянии, поскольку инертность стереотипного мышления замыкает нас на той или иной буквальности. Даже тогда, когда наступает развязка, когда «сбылось» все, что «выну­ лось»,— даже тогда, как показывает пример исследований «Слова», смысл «головолом­ ки» не доходит до нас.