Сибирские огни, 1978, № 12

14 ЛЮБОВЬ ЗАВОРОТЧЕВА ся, вернешься в город и сразу женишься. А то, ей-богу, еще бы сто лет в холостяках ходил. В городе все девчата одинаковыми кажутся. Осатанел ты просто за своим кон­ торским стЬлом... Мы дошли до маленького здания аэровокзала. Сложили в кучу рю кзаки и чемода­ ны. Кто-то протянул Лапшину теплую куртку, буркнул: «Сводишь в ресторан». Все рассмеялись. Я вот сейчас все это вспоминаю, и так на душе тепло. Сколько после было таких высадок десантом на новое место, а та, первая, помнится, будто я сам про себя вчера кино видел. Ведь все кругом было новое, неожиданное. И мы — объединенные одним делом, одной целью. Как мы тут? Все разные. Но, я думаю , в коллективе это и ценно. Если один педант, а другой не в меру эмоционален, то обязательно найдется и скеп­ тик. Коллектив без них — не коллектив. Едва мы тогда бросили пожитки, всеми струнами брякнула гитара. — Внутренний комфорт — прежде всего,— заявил совсем недавно принятый в бригаду парень. Его звали Гаврилом, но уже на завдде к нему прилепилось д об р о ­ душное — Ганька. Весельчак, балагур! Он как-то сразу пришелся всем по душе. Улегся он поверх кучи вещей, положил ногу на ногу, бросил руку на струны: Монтажники — лихой народ! Ребята смелые, идут вперед. Любое дело им нипочем. Кипит работа и бьет ключом. За эти годы сколько хороших песен написано, верно? А эта, Ганькина, дошла с нами до Уренгоя. Ганька к ней много строчек придумал. А первые мы услышали прямо в порту. Знаете, для внутреннего комфорта коллективу всегда нужен свой Ганька. Теперь он Гаврил Гаврилыч, начальник стройуправления, награды имеет. Но все такой же оптимист. С такими, как он, и Север теплее. ...Началась наша работа по подготовке зимника. Подсанки делали для груза, за­ купали продовольствие. Дел много набежало. На почту почти каждый день ходили: как там домочадцы? И я ждал писем от Людмилы. Она все спрашивала, когда же начнется то главное дело, ради которого мы и торчали там. Мелочи, сущие пустяки радовали в письмах. Например, что Андрюшка-младший крепко стоит возле кроватки и поет. Все же человек не может жить только радостями бескомариного рая и мирком козьего молока. Он привыкает и к большим радостям, привыкает не замечать ма­ ленькие. Мне кажется, для себя, просто для себя, надо что-то открывать постоянно, удивляться этому, как маленькому чуду. Нельзя привыкать ни к хорошему, ни, тем более, к плохому. А в себе надо устраивать и сквозняки, чтобы ценить тепло и ма­ ленькие радости. Все это постигаешь вдали от дома. В непогоду, в бездорожье, один на Один со своей совестью. Все в Тундровом ждали морозов. В морозы там самая работа. И наконец мороз ударил, да такой, что ртутному столбику в термометре стало тесно. У нас все было готово, чтобы отправиться в дальний путь по зимнику. С вечера все обговорили, всех распределили по своим местам. Утром просыпаемся от Танькиного хохота: — Эй, лихой народ! Вставайте, сон вам стану рассказывать. Сплю и вижу: подхо­ жу будто я к кассе — зарплату получать. Кассирша мне новые сотенные дает, дает. А потом говорит: «Знаете, Гаврил Гаврилыч, все сотенные кончились. Возьмете осталь­ ное свежими пирожками?» Я голову в окошечко просовываю, а из бронированного сейфа кассирши, как из духовки, пахнет! И чего там только нет... Мама моя родная! И ватрушки горячие, и пирожки с мясом, с капустой... А на столе самовар кипит. Я ей свои сотенные обратно. Давай, говорю , все свои постряпушки, я их ребятам унесу, мы давно такого не ели. А сам уже жую... И вдруг вместо кассирши прораб, который вче­ ра хотел у нас ящик с гвоздями спереть. «Ты зачем это жрешь гвозди?» — спрашивает. И пирожков не стало. А жаль. Так хотел вам принести. Вместе бы поели... Вагончик наш затрясло от хохота. А Голубев говорит: — „Ну, Гаврил Гаврилыч, на свою ш ею сон увидел. Быть тебе поваром на все Дни дороги.