Сибирские огни, 1978, № 12

114 СИМОНА ДЕ БОВУАР на — «подлинная», без мелочности, без компромиссов, всепонимающая и терпеливая, чувствительная и глубокая, внимательная к вещам и к лю­ дям, страстно преданная тем, кого любит — созидательница их счастья. Прекрасная жизнь — ясная, полная, «гармоничная». Темно кругом. Я не вижу себя больше. А как же другие? Все шушукаются за моей спиной. Колетта с отцом. Изабель с Мари Ламбер. Изабель с Морисом. 20 февраля. Наконец, я им уступила. Испугалась тйшины, царящей вокруг меня. У меня вошло в привычку трижды в день звонить Изабелн и раз, среди ночи, Колетте. Теперь я плачу за то, чтобы меня выслушали. Психиатр настоял, чтобы я продолжала вести дневник. Мне понятна его уловка: он пытается пробудить во мне интерес к самой себе, помочь обрести себя вновь. Но для меня имеет значение только Морис. Что та­ кое я? Это меня никогда особенно не заботило. Я была застрахована — он любил меня. Меня занимает только этот переход: чем я заслужила, что он перестал меня любить? Или я не заслужила этого— и он, него­ дяй, заслуживающий кары вместе со своей сообщницей. Доктор Марке взялся за дело с другого конца: мой отец, мать, смерть отца. Он хочет заставить меня говорить о себе, а у меня одно желание: говорить о Мо­ рисе и Ноэли. Все же я спросила, считает ли он, что я умна. Да, безуслов­ но, но ум не есть вещь в себе. Когда я топчусь в кругу своих навязчи­ вых мыслей, мой ум больше не служит мне. Морис относится ко мне со смесью чуткости и глухого раздражения, подобно тому, как относятся к больному. Он терпелив, терпелив до того, что хочется взвыть, что я иногда и делаю. Сойти с ума было бы удачным выходом из положения. Но Марке уверяет, что это мне не грозит: у меня сильный тип психики. Даже алкоголь и наркотики не сумели бы сущест­ венно повлиять на мой рассудок. Цт ак, этот выход исключается. 23 февраля. Я начинаю понемногу есть. Мадам Дормуа вчера сияла, потому что я съела все суфле с сыром. Она так трогательна. За время этого долгого кошмара, из которого я с трудом выкарабкиваюсь, никто не помог мне больше, чем она. Каждый вечер я находила у себя под по­ душкой свежую ночную рубашку. И тогда, порой, вместо того, чтобы лечь одетой, я надевала рубашку, и своей белизной она заставляла меня прежде помыться. Мадам Дормуа говорила по вечерам: «Я вам приго­ товила ванну». И я садилась в ванну. Она выдумывала самые аппетит­ ные блюда. И ни разу ни одного замечания, ни одного вопроса. И мне бывало стыдно, стыдно за свою распущенность, когда я так богата, а у нее нет ни гроша. «Помогите мне»,— просит доктор Марке. Я стараюсь. Неделю назад я написала Люсьенне. Она ответила очень ласковым письмом. Она в отчаянии от того, что со мной случилось, и не желала бы ничего лучшего, как поговорить со мной обо всем, хотя ничего особенно­ го сообщить не сможет. Она пишет, чтобы я приехала в Нью-Йорк пови­ даться с ней. Мы поговорим и, кроме того, это меня развлечет. Но сейчас я не могу ехать. Я хочу бороться здесь. Подумать только, я говорила: «Я не стану бороться». 26 февраля. Я послушалась психиатра и согласилась работать. жу в зал периодики Национальной библиотеки и роюсь в старых меди­ цинских журналах для одного типа, который работает в области истории медицины. Не знаю, насколько это поможет решить мои проблемы. За­ полнив в течение дня две или три карточки, я не испытываю никакого удовлетворения.