Сибирские огни, 1978, № 12

108 СИМОНА ДЕ БОВУАР последующее десятилетие, придавая всему оттенок, которого на самом деле не было. И все-таки все эти последние годы у него был прежний взгляд, прежняя улыбка. (О, если бы только мне вновь обрести этот взгляд, эту улыбку!) Более поздние письма, написанные с оттенком шутли­ вой нежности, но они предназначены мне и дочерям почти в равной ме­ ре.- Иногда одна фраза, по-настоящему сердечная, контрастирует с общим обыденным тоном. Но во всех них чувствуется какая-то принуж­ денность. Мои письма. Когда я хотела их перечитать, слезы ослепили меня. .„Я перечитала их, и, тягостное чувство не оставляет меня. Вначале они вполне созвучны письмам Мориса, полны страсти и радости. Позд­ нее в них возникает странный оттенок, едва уловимая жалоба, если не обвинение. Я с излишней восторженностью все утверждаю, что мы лю­ бим друг друга как в первый день, требую от него подтверждений, задаю вопросы, подсказывающие ответы. Как могли они удовлетворять меня, если я знала, что сама Вырвала их у него? Но я не понимала, я не пом­ нила этого. Я не помнила очень многого. Что это было за письмо, о кото­ ром я пишу, что сожгла его после нашего телефонного , разговора? Вспомнила с трудом: я была с детьми в Мужене, он готовился к экзаме­ ну, я упрекала его, что он мало пишет, он ответил грубо. Очень, очень грубо. Расстроенная, я кинулась к телефону. Он просил прощения, умо­ лял меня сжечь письмо. Может, были и другие случаи, но они погребены в моей памяти? Я всегда воображала, что честна перед самой собой. Ужасно думать, что вся моя история, оставшаяся в прошлом,— лишь тьма и мрак. Через день. Бедная Колетта! Я сделала над собой усилие и дважды позвонила ей, говорила веселым голосом, чтобы она не волновалась. Но она все равно удивлялась, что я не прихожу к ней и не прошу ее прийти. Она звонила и барабанила в дверь с такой силой, что я открыла. У нее был такой ошеломленный вид, что я увидела себя ее глазами. Оглядела квартиру и поразилась не меньше. Она заставила меня при­ вести себя в порядок, собрать чемодан и переехать к ней. Служанка все приберет. Как только Жан-Пьер уходит, я набрасываюсь на нее с вопро­ сами. Часто ли мы с Отцом ссорились? Одно время — да. Это ее'просто- таки пугало, ведь до того мы так прекрасно ладили. Но в дальнейшем сцен никогда не было, по крайней мере, в ее присутствии. — Но все равно, было уже не так, как прежде? Она ответила, что была слишком мала, чтобы разобраться. Она не поможет мне. Она могла бы дать мне ключ к разгадке этой истории, если бы только сделала усилие. В ее голосе тоже слышатся недомолвки, как будто в глубине души она прячет какие-то мысли. Какие? Что я по­ дурнела? В самом деле, подурнела? В данный момент это действительно так: изможденная, волосы тусклые, цвет лица землистый. А восемь лет назад? Этого я не осмелюсь ^у нее спросить. Или, может, я глупа? Или, по крайней мере, недостаточна хороша для Мориса? Если нет при­ вычки задумываться о себе самой, такие вопросы ужасны. 19 января. Невероятно! Неужели я вознаграждена за это усилие над собой, за то, что предоставила Морису свободу, а не цецлялась за него? Впервые за много недель сегодня ночью меня не мучили кошмары и в горле исчез комок. Надежда. Еще очень хрупкая. Но она появилась. Я побывала у парикмахера, в институте красоты. Привела себя в полный порядок. В доме навели лоск, я даже купила к возвращению Мориса цветов. Но первые его слова были: