Сибирские огни, 1978, № 12

СЛОМЛЕННАЯ 107 в комнату приходят голоса с далекой планеты. Я их понимаю с трудом. В том мире есть время, часы, свои законы, свой язык, заботы, развлече­ ния, которые мне абсолютно чужды. До какой степени можно опуститься, оказавшись в полном одиночестве, в изоляции! Комната провоняла та­ бачным перегаром и алкоголем. Повсюду просыпанный пепел. Сама я грязная. Простыни грязные. Грязное небо за грязными окнами. Грязь — это панцирь. Он служит мне защитой. Я никогда больше из него не выйду. Было бы совсем просто еще чуть дальше скользнуть в не­ бытие, за тот предел, откуда не возвращаются. У меня в ящике есть все, что нужно. Но я не хочу, не хочу! Мне сорок четыре года. Это слишком мало, чтобы умирать. Это несправедливо! Жить я больше не могу. А умирать не хочу. Две недели я ничего не писала в этой тетради, так как перечитывала ее. И поняла, что слова ничего не значат. Ярость, кошмары, ужас — этого не выразить словами. Я переношу события на бумагу, когда собираюсь с силами, в отчаянии или в надежде. Но полный крах, отупение, распад не отражены на этих страницах. Да и потом в них столько лжи, столько самолюбия! Как меня обвели! Потихоньку-полегоньку Морис подвел меня к не­ обходимости потребовать: «Выбирай!» — чтобы ответить: «Я не отка­ жусь от Ноэли...» О, я не стану комментировать эту историю. В этом дневнике нет строчки, которая не требовала бы исправления или опро­ вержения. Например, я начала этот дневник в Соляных копях совсем не потому, что ко мне внезапно вернулась молодость, и не для того, чтобы заполнить свое одиночество, а чтобы «заговорить» какую-то смутную тревогу. Она пряталась в тишине этого жаркого и волнующего полудня, она была связана с угрюмбстью Мориса и его отъездом. Да, на всем протяжении этого дневника я и думала то, что писала, и думала обрат­ ное, а перечитав его, поняла, что окончательно погибла. Некоторые фразы заставляют меня краснеть от стыда... Можно ли до такой степени обманываться в отношении собственной жизни! Неужели все люди так же слепы, или это я дура из дур? Нет, не просто дура. Я лгала себе. Ах, как я себе лгала! Я уговаривала себя, что Ноэли ничего не значит, что Морис предпочтет меня, а между тем прекрасно знала, что это ложь. Я взялась за перо не для того, чтобы вернуться назад, но потому, что пустота внутри меня, вокруг меня была так необъятна, что необходимо было хотя бы это движение руки, в доказательство того, что я еще жива. Иногда я подхожу к окну, из которого следила за ним, когда он уез­ жал в субботу утром вечность тому назад. Я думала: «Он не вернется». Но не верила. Это было молниеносным проникновением в то, что случит­ ся позже, в то, что уже случилось. Он не вернулся. Это .был не он. А од­ нажды рядом со мной не станет и этого его подобия. Машина здесь, возле тротуара. Он -оставил ее. Она была раньше символом его присут­ ствия, ее вид согревал меня. Но сейчас она означает лишь то, что его нет. Он уехал. Он уедет навсегда. Я не буду жить без него. Но я не могу и покончить с собой. Итак?.. ...Почему? Я бьюсь головой о стены этого тупика. Ведь не любила же я в течение двадцати лет подлеца! И я не дура и не мегера, не знаю­ щая, кто я такая на самом деле! Наша любовь была реальностью. Она была прочной и нерушимой, как правда! Только было еще и время, кото­ рое шло, но я об этом не знала. Река времени. Вечные воды подмывают берега. Воды времени смыли его любовь. А почему не мою? Я достала из шкафа коробки, где мы хранили наши старые письма. Фразы Мориса. Я знаю их все наизусть. И все они не менее чем десяти­ летней давности. Они как будто созданы для воспоминаний. Значит, на- ша страстная любовь, по крайней мерс его ко мне, продолжалась всего десять лет. А воспоминания освещались ее отраженным светом все