Сибирские огни, 1978, № 12

СЛОМЛЕННАЯ 99 — Ну, а если откровенно, абсолютно откровенно,— ты считаешь ме­ ня умной? — Конечно. Только когда ты не задаешь таких вопросов. Если же мы обе идиотки и каждая находит другую умной, то что это доказывает? Она опять говорила, что в этом деле мои достоинства и недостатки не играют роли: Морис увлечен новизной. Полтора года — и все еще но­ визной. Понедельник, 14 декабря. Страшно погружаться в глубины печали. Когда вы в печали, нет никакого желания заняться хоть чем-то веселым. Никогда больше по утрам я не ставлю пластинок. Не слушаю больше музыки, не хожу в кино, ничего себе не покупаю. Я встала, услышав, что пришла мадам Дормуа. Выпила чаю, съела ломтик хлеба, единственно, чтобы доставить ей удовольствие. И вот передЪ мной длинный-длинный день, который предстоит прожить. И я говорю себе... ...Раздался звонок. Посыльный вложил мне в руки большой букет роз и лилий. В нем была записка: «С днем рождения. Морис». Едва за­ хлопнулась дверь, я залилась слезами. Вот я строю свою систему защи­ ты из самоубеждения, мрачных предчувствий, ненависти, но стоило по­ явиться этим цветам — напоминанию об утраченной, безвозвратно утра­ ченной нежности, как вся моя система самообороны вмиг рухнула. Около часу дня ключ повернулся в замке, и я ощутила во рту этот ужасный вкус — вкус страха. (Точно такой же, как когда я шла в кли­ нику, где лежал в агонии отец.) Тот, чье присутствие привычно для ме­ ня, как мое собственное отражение, он — смысл моего существования, моя жизнь, моя радость — теперь чужой, судья, враг! И когда он откры­ вает дверь, мое сердце колотится в испуге. Он быстро подошел ко мне, улыбнулся, обнял: — С днем рождения, милый! Я тихо заплакала у него на плече. — Не плачь. Я не хочу, чтобы ты была несчастна. — Ты сказал, что вот уже восемь лет как разлюбил меня. — Нет-нет. Я ведь сказал потом, что это неправда. ...Мы сели, стали говорить. Я говорила с ним как с Изабелью или Мари Ламбер, доверчиво, дружески, свободно, как если бы речь шла не о нас с ним. Это была обычная тема, и мы обсуждали ее спокойно, непредвзято, как обсуждали сотни других. Я снова удивлялась' его восьмилетнему молчанию. Он повторил: — Ты говорила — умрешь от горя. — Ты принудил меня сказать это. Казалось, мысль о неверности так пугала тебя. — Да, пугала. Поэтому я и молчал, чтобы все шло! так, как будто я тебе не изменял... В этом была какая-то магия. И, конечно же, мне было стыдно. Я сказала, что мне особенно хочется понять, почему он заговорил именно в этом году. Он считает, что, с одной стороны, этого требовали его отношения с Ноэли. «Но также и потому,— сказал он,— что я имею право знать правду». — Но ты не говорил правды. — Из стыда, что лгал тебе. Он обволакивал меня этим темным горячим взглядом, раскрывав­ шим передо мной всего его до самых глубин души, такого, казалось, бесконечно преданного, невинного и нежного, как раньше. — Самая большая вина твоя в том, что ты усыпил мою бдитель­ ность. И вот в сорок четыре года я осталась без ничего: без профессии, без другого интереса в жизни, кроме тебя. Если бы восемь лет назад ты 7*