Сибирские огни, 1978, № 11
ТРЕОЗЕРЬЕ 5 тила меня, но не подала виду. Только когда я шумно сбросил рюкзак и поздоровался с ней, она подняла голову и недовольно спросила: — Рыбак, поди?.. — Рыбак. — Носит вас... Чувствовалось, что старуха не отличалась приветливостью. — Чего ж ты на ночь глядя? — снова спросила она у меня. — Пешком добирался. — Пешком? — Она вгляделась в меня, и мне показалось, что голос ее подобрел. — Сюды все боле на ахтамабилях... Она принялась помешивать свое варево и, казалось, забыла обо мне. Я присел на рюкзак, закурил. Старуха не обращала на меня никакого внимания, потом ушла. Я слышал, как она взбиралась по ступеням: изба стояла высоко на сваях, и ступени тоже были высокими, подниматься по ним стоило ей труда. Через некоторое время она вернулась, всыпала что- то в кастрюлю, стала неторопливо помешивать... — На ночлег будешь проситься? — Буду... — А как не пущу?.. Я не нашелся что ответить, только пожал плечами. — Ладно,— сказал,— пойду к другим. — Ступай, ступай,— с недоброй лукавостью проговорила старуха, и мне показалось, что она даже засмеялась, но темнота скрывала ее лицо, и я ничего не' увидел.— Сыщи поди тех других! Впервой, что ль, здеся? — Впервые. — Понесла тебя нелегкая... В далечень этаку! От шоссейки, поди, верст семь?! Приморился? — Есть немного. — Да уж вижу — как пристыл к земле. А ахта'мабиля, стало быть, нет у тебя? « — Стало быть, нет. — Сюда все боле на ахтамабилях... Бывает, и пешие... А ноне-то не дюже!.. Лед прошлозимь тяжелый был, задохлась рыба. Звать-то те бя как? — Алексей... — Алешка, значит?! А ночевать иде станешь? — ' Переночую... Лето ведь. — Ступай в избу. Для испытки сказала'— не пущу... Доброму чело веку завсегда уважу.— Она отставила кастрюлю, притушила огонь в печ ке, потом громко позвала: — Уляшка!.. Спустись-ка! — А мне объясни ла: — Внучка тут со мной... Осторожным, крадущимся шагом вышла из темноты девочка. Баб ка взяла ее за руку, подвела ко мне. Даже в темноте я увидел ее боль шие, раскрытые, как в испуге, глаза. — Баба, ты уже сварила? — спросила она слабым голосом. — Сварила,— ответила ей старуха и вложила ее руку в мою,— Све ди его в избу. Тюфяк из чулана достань... Девочка медленно повела меня за собой. Рука ее была холодная, ма ленькая, и мне все время казалось, будто я держусь за слабенькую, то ненькую веточку деревца. — У нас клопов нет,— сказала она,— только мыши. Ты боишься мышей? — Маленьким был — боялся. Теперь нет! — Они хорошие, да? — Кто, мыши? Грызуны... — Нет, они хорошие. Я на ночь в чулане, в уголке, насыпаю им ку курузки. А утром потрогаю — уже нет ее. Они любят кукурузку.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2