Сибирские огни, 1978, № 11
ТАКСОПАРК 57 до по воздуху. Правда, предстояла еще вся ночь — Сергачев не мог и мысли допустить, что в организме останется пусть даже слабый намек на алкоголь перед выездом на линию. Полежать еще немного, потом согреть чаю... Взгляд его перебирал книги на полках. Задержался на толстенном томе телефонного спра вочника. И в сознание опять вползала идея — неотвязная, назойливая... Допустим, он и разыщет в справочнике телефон квартиры Чернышевых, допустим. Но что он скажет? Глупость какая-то. Что он может сказать матери этого пария? Сегодня, накануне похорон... Его еще ночью тянуло отыскать номер телефона и позвонить. Но тогда он был пьян, и в голове сложилось несколько фраз. Он хотел позвонить, и сказать: «Извините. Но в том, что произошло, виноваты вы, его родители. Понимаю, трагиче ская случайность, но все равно — виноваты вы. Он у вас родился рыжим. Вот в чем ваша вина... А лучше бы родился бурым, как медведь, как Ярцев»... Ночью у Сергачева хватило ума не позвонить и не сказать всего этого; теперь, днем, когда он почти протрезвел, тем более не скажет. Вот и вспомнился Ярцев, с его птичьей головкой, крепкой, как из металла. Не хотел Ярцев шум вчера поднимать’ скандал, привлекать к себе внима ние. Сказывался опыт — мудрый, змей. Он сам лучше отомстит, без по сторонних, как этому бедодаге-рыжику тогда, на заднем дворе гаража. Или еще где-нибудь. Мало ли куда забросит судьба двух таксистов? А может быть, у "Ярцева еще что-нибудь на уме? Хорошо тогда он врезал Ярцеву, хорошо! И Сергачев с наслаждением прикрыл глаза, восстанавливая в па мяти картину: акульи клыки автомобильной решетки, а под ними хищ ные, глубокие десны с желтыми неровными зубами... Бывают мгновенья и обстоятельства, когда самое огромное блажен ство, данное человеку,— это по-первобытному, без всякой проволочки и выяснений, без всякой излишней болтовни и терзаний душевных, без вся кой кутерьмы и выяснений — влепить, врезать, жахнуть, вкладывая в удар всю ненависть к подлости и несправедливости. И какое'еще чувство может по остроте своей сравниться с наслажде нием душевным и физическим в эти мгновения... С полудня солнце рванулось в разрыв между тучами, словно распе чатало гигантский ящик — город, срывая с него серую упаковку, отбро сив ее далеко в степь. Ветра не было. И лучи солнца несколько часов держали под прицелом белые дома в центре города, размягчая на кры шах снежные перины, из-под которых по-весеннему натекала в карнизы, стучала в желобах труб чистая снежная вода. Люди сторонились мостовых, там широким веером взлетала из-под автомобилей серая снежная кашица. И к домам было опасно прибли жаться— того и гляди сорвется сосулька... Так и выбирали нейтральную полоску посреди широких тротуаров под бдительным оком крикливых дворников, следящих за своим участком, чтобы, не дай бог, не случилось чего — отвечай потом за них. Таксисты хотя и получили рекомендации в парке не гонять: скользко и мокро, да и по инструкции запрещено обливать людей талой водой, но трудно удержаться от скорости за рулем таксомотора. К тому же, не ровная мостовая очень обманчива — кажется, что все нормально, и раз — колесо ухает в яму, осушая ее до дна... Сергачев любил весну. И такой неожиданный прорыв к неблизким еще весенним дням был ему по душе. Утром, в гараже, он обнаружил на сиденье автомобиля записку своего сменщика Славки Садофьева: «Мастер! Как не стыдно оставлять
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2