Сибирские огни, 1978, № 11

46 ИЛЬЯ ШТЕМЛЕР находится недалеко от управления. Он отшвырнул сигарету и нахлобу­ чил шапку, ’ Рядом с управленческим подъездом стоял автомобиль. На заднем сиденье, заломив в коленях ноги, спал Саша, дежуривший по управле­ нию шофёр. Тарутин взглянул в крайнее окно на третьем этаже. За бе­ лыми гардинами тускнел слабый свет настольной лампы. Кажется, и старик у себя! Не спится ему, не отдыхается... Тарутин поднялся на ступеньку и нажал кнопку звонка охраны. — Я ждал вас. — Вот как? Честно говоря, я пришел сюда случайно. — Случайно попала кура в кастрюлю... Правда, я уже думал, что вы не придете. Лариков стоял спиной к Тарутину, что-то перебирая на столе. Блед­ но-фиолетовая наколка «Миша» у основания большого пальца то сжима­ лась, то растягивалась наподобие игрушечной каучуковой рожицы.' — Что же вы стоите? Садитесь. — Куда? — спросил Тарутин. Лариков усмехнулся и указал рукой в кресло, стоящее поодаль, ря­ дом с диваном. В управлении знали, что предлагаемое в кабинете место означает степень важности беседы и ее эмоциональное содержание. Для нагоняя Лариков усаживал в черные кресла, стоящие у самого стола. Серьезный разговор, но без особой расположительности предусматривал­ ся стульями вдоль стены. А кресло, предложенное Тарутину, означало, что беседа предстоит доверительная, серьезная, и приглашенный человек симпатичен Ларикову... Заместитель начальника управления по перевозкам перенес свое тя­ желое тело от стола к дивану, плюхнулся на упругое сиденье, скрестив короткие ноги, словно замирая в нелепом танце. Он исподлобья бросал на Тарутина непонятный взгляд. Но в сущности Тарутина это не должно было волновать — он для себя все-все решил. В конце концов, он больше потерял в этом городе, чем нашел. Единственно, что ему сейчас приноси­ ло неудобство,— это мокрый воротничок (прежде чем войти сюда, при­ шлось хорошенько освежиться в туалете холодной водой). Лариков вздохнул и откинулся на спинку дивана: — Конечно, ты прав, Андрей, что и говорить. Тарутин вытянул шею. Он готовился к разносу, к грубому окрику. И не так была неожиданна фраза Ларикова, как тон — в нем Не звучала фальшь или желание подсластить пилюлю. — Прав, прав,— повторил Лариков, глядя в сторону. Наконец Тарутин справился с волнением. — Скажите, Михаил Степанович, почему вы назначили директором меня? Такие ходили вокруг орлы, рубахи-парни. С опытом. Лариков вновь тяжело вздохнул. Лицо его сморщилось. Он по­ щупал короткими пальцами свой нос, подбородок, провел ладонью по шее;.. — Как тебе сказать... А почему не тебя? Толковый, грамотный ин­ женер, интеллигентный молодой человек. Почему не тебя? — Вот, видите,— с каким-то неожиданным злорадством произнес Тарутин и отвел глаза. — Знаешь,— вдруг оживился Лариков,— я двадцать лет шоферил. Всей премудростью овладел. И когда вспоминаю те годы, думаю: в чем был прокол моего воспитания? Меня тогда окружали люди, мягко гово­ ря, грубоватые. И грубость была способом обороны, мол, не размазня, ездить на себе никому не позволю. И все вокруг них казались такими же — дерзкими на язык, суровыми на вид...