Сибирские огни, 1978, № 11
44 ИЛЬЯ ШТЕМЛЕР Она? Или франт Мусатов? Все помалкивают в жилетку. А критиковать пожалуйста, сколько угодно... К черту! Вернусь в Ленинград. Работа всегда найдется. Остались старые -приятели, связи, устроюсь..;. А тут пусть сами кувыркаются, как хотят. Почему именно он должен чистить их конюшни? К черту! Половина жизни прожита! В управлении е завт рашнего дня все будут смотреть на него, как на дурачка,— возмутитель спокойствия! И старик этот, Лариков, хорош... Миша-Мишутка... Сам назначил директором. Дерзай! А как прикрыть — в кусты! И ведь все по нимают, что он прав. И Гогнидзе понимает... Рисковать не хотят. Обидно, такой им план разработал со стариком Шкляром... А водители? Стерве цы, письмо послали... Конечно, он всем, как кость в горле. Ясное дело... Мысли теснились в нетрезвом сознании Тарутина, принимая физиче скую весомость, сковывая движения... Вика сбоку взглянула в лицо Тарутину... — Ты сердишься на меня, Андрей? — Нет. Я думаю о твоих словах... Ты' не права. Но спорить не хо чется. Кажется, я уеду из этого города. Ну его к бесу.. С делами этими, с неприятностями. Уеду. Подам заявление и уеду... Красная варежка мягко выскользнула из-под руки Тарутина. Вика перешла на середину аллеи... Конечно, она ждет, что Тарутин скажет еще кое о чем! И вновь какое-то окаянство сковывает ему язык... А мо жет быть, ему просто нечего сказать ей об этом всерьез, со всей ответ ственностью за решение. Тогда зачем он заговорил о своем намерении уехать? Сделать ей больно? Отомстить за Мусатова? Глупо,' глупо. И мелко, недостойно... А, главное, ждать после всего от нее признанья, просьб, клятв, обещаний. Подло это, подло... Надо сказать ей что-нибудь ласковое. Извиниться... Тарутин смотрел на глубокие, аккуратные провалы в снежном насте, которые оставляли Викины сапожки, и продолжал молчать, словно губы его были стянуты морозом. Вика остановилась. Синие глаза, казалось, погрузились в прозрач ную тихую воду. Волосы выбились из-под платка и касались рта. — Знаешь, Андрюша, я замуж выхожу. За Мусатова. Он вчера еще раз сделал мне предложение... -и . ; Они молча прошли до конца аллеи и поравнялись с каменным оле нем, держащим на разлапистых рогах, высокую снежную шапку. Послед ний фонарный столб не горел, и три матовых шара выглядели большими снежками, закинутыми на его верхушку... Из-за поворота на проспект выскакивали автомобили. Многие с зе леными светлячками в углу лобового стекла. Воскресенье. Работы мало. Время и не позднее, да все сидят дома, у телевизора... Тарутин поднял руку. Такси остановилось. Он открыл дверь и про тянул водителю деньги: . — Свезите в Сосновую аллею. В полутьме кабины он видит удивленное лицо водителя — вероятно, узнал директора. Ну и черт с ним, надоело, пусть узнают... Отвернув в сторону лицо, Вика села в машину, хлопнула дверью... Тарутин остался один. Постоял. Потом повернулся и пошрл вдоль совершенно пустого проспекта. Глаза как-то вязало от выпитого коктей ля, и холодный туманный воздух плотнел, обретая зыбкий облик близких ему людей. Звучали их голоса... Сухонькая белоголовая мама. Сестра Наташа, с ямочками на улыбчивом лице. Ее муж, зубной техник, слав ный человек... Тарутина радовало их появление, он спрашивал их о ка ких-то давних делах, каких-то родственниках... Он восстановил в памяти свою комнату в Ленинграде. Два окна выходили на тихую Карповку,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2