Сибирские огни, 1978, № 11
ТАКСОПАРК 31 Тяжелая пауза стянула рябой кулачок микрофона. Тарутин прико вал к себе внимание всего зала... Он видит, что Корин ищет на пульте тумблер. Еще секунда — и микрофон будет отключен. И Тарутин останет ся как наказанный школьник. Под недоброжелательными взглядами. Многие из собравшихся к нему сейчас относились с неприязнью. Не вник нув в суть дела. Странное свойство человеческой натуры... — В чем дело, Тарутин? — Гогнидзе был крайне раздражен.— Я же сказал: вернемся к этому разговору позже. Тарутин понимал, что он сейчас в маловыгодном положении. И сама ситуация — прерванное селекторное совещание. Напрасно все, напрасно. Надо выждать, взвесить, продумать. Посоветоваться с Леней. Все это он отлично понимал... Но разум сейчас не подчинялся логике. Он был точно в бреду... ' Торопливо и сбивчиво он объяснял заместителю министра, что тар ная фабрика все продолжает функционировать. И было постановление исполкома о передаче территории фабрики таксопарку. С тех пор прошел не один месяц, а воз и ныне там. Однако министерствои Госплан почему- то считают, что парк расширился. И присылают новую технику именно в счет роста производства. А ставить негде. Техническая норма хранения таксомотора — двенадцать квадратных метров, а у него уже сейчас во семь. Что он не волюнтарист какой-нибудь. И не фантазер. Что сейчас разрабатывается принципиально новое решение вопроса. Внедрение ко торого позволит разгрузить таксопарк от громоздких технических служб. Использовать территорию для более бережного отношения к технике... Гогнидзе не прерывал Тарутина. И в этом молчании чувствовалась особая недобрая напряженность. При других обстоятельствах доводы Тарутина и могли бы казаться убе дительными. Но только не сейчас. А главное, в такой сумбурной и беспо мощной форме... Однако, по мере нарастания этого словесного «крещендо», самооб ман, на который шел Тарутин вопреки логике, вопреки обстоятельствам, иссякал, уступая место холодной и ясной злости. Но в голосе его эго ни чем пока не проявлялось. Он по-прежнему звучал возбужденно. Но лихо радочная краснота щек уже уступила место привычной бледности. И спокойней мерцали широко расставленные темные глаза. Он был убеж ден в своей правоте. Просто его выбили из колеи. На короткое время. Теперь же все становилось на место.... Тарутин на мгновение смолк и проговорил совершенно другим тоном: — Буду рад, Гурам Самсонович, все это изложить вам в более под ходящей обстановке... — И я буду рад, Тарутин,— сдержанно подхватил Гогнидзе.— Но учтите, Тарутин, настоящий директор никогда не доведет парк до разва ла, даже руководствуясь высокими соображениями. Настоящий директор найдет место каждому новому колесу. От настоящего директора не побе гут водители. Ясно вам, Тарутин? Где-то одобрительно зашумели, и в динамике это было слышно. Возможно, в Краснодаре. Или в Новосибирске... А возможно, возглас одобрения раздался в этом зале, где сейчас стоял Тарутин. Он провел по щеке ладонью. Его длинные белые пальцы слегка дрожали. Он это почувствовал и, опустив руку вниз, сжал пальцы в кулак. — Простите, Гурам Самсонович... Если бы так сказал посторонний человек, а не заместитель министра, я бы не очень удивился... такому непрофессионализму. Последнее, что запомнил Тарутин, это выражение лица Ларикова. Прищур его глаз с редкими светлыми ресницами. И растерянная тишина в зале.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2