Сибирские огни, 1978, № 11

ТАКСОПАРК 23 I полюбил. Неплохо бы сегодня заказать телефонный разговор с Ленин­ градом, недели три не разговаривал с матерью. В последний раз звонил, застал мужа сестры—-мать с ними жила: после отъезда Тарутина из Ле­ нинграда мать и сестра съехались, разменяв свои квартиры на одну об­ щую, пятикомнатную, в старом доме на канале Грибоедова. Семья у се­ стры большая, шумная, добрая — трое детей, муж — зубной врач, отличный человек, добряк, хлебосол. И умница. Да и сестра — человечек славный. В одном она с матерью не сладит — шестьдесят пять лет мате­ ри, а все не бросает работу хирургической сестры. Говорит: уйдет про­ фессор на пенсию, тогда и она с ним. А профессор ее дубок, восьмой де­ сяток разменял, а все оперирует. Их в больнице называют «могиканами». Несколько лет назад, овдовев, профессор сделал матери предложение. (Как раз Тарутин в это время был в отпуске, в Ленинграде)... Мать при­ шла вечером домой с букетом гвоздик. Ничего в этом удивительного не было — больные нередко преподносили ей цветы. Но тогда мать пришла какая-то необычная — смущенная, тихая. И все* это заметили. «А мой-то, знаете, что учудил? — Все знали, кого она имела в виду. И выжидательно молчали.— Предложение мне сделал, старый козел. И цветы вот. Умо­ ра...» А сама смеется, тоненько. Руками всплескивает. И ресницами мор­ гает часто-часто, словно хочет слезы подавить. Добрая, милая, родная мама. Солнечный зайчик. Маленькая, светлая... А потом состоялся се­ мейный совет. Неофициальный, так, между делом, за чашкой чая, точно это просто незначительное происшествие, не более — иначе мама бы рас­ сердилась. Осторожно надо, осторожно. Он и сестра были не против. А зубной врач при каждом упоминании хохотал и хлопал себя по коле­ ням... «Ну вас всех, придумали тоже,— говорила мама.— Мало я на него в операционной нагляделась. Тридцать лет вместе... Ну и чудик! Всего можно было ожидать, но такого?!»... Неверный огонек папиросы осветил на лице Тарутина слабую улыб­ ку. Погасив окурок, он поднялся, набросил халат и" прошлепал на кухню. Куски мяса, залитые яйцом, целехонькие лежали на холодной сково­ роде. Банка маринованных огурцов. Бутылка венгерского вина. Так все и осталось расставленным на столе в ожидании гостьи. Досада за убитый вчерашний вечер вновь овладела Тарутиным. И вместе с тем он где-то даже был доволен — в предвкушении того, что все еще впереди... Раздался резкий звонок будильника. Черт, он забыл прижать кноп­ ку! Тарутин бросился в комнату, роняя шлепанцы. Справившись с будильником, Тарутин сел в кресло, придвинул теле­ фон. Казалось, из дырочек диска, словно из иллюминатора, поглядывают на него лукавые Викины глаза... Что с ним? Неужели он ревнует? Мало ли куда она могла вчера пойти. И задержаться. Даже переночевать. Она взрослый человек и ни перед кем не обязана отчитываться. И вообще — неужели ему не справиться с обыкновенным любопытством: да-да, с обыкновенным любопытством, ибо никаких обязательств он не давал Вике и, честно говоря, вел себя по отношению к ней не слишком внима^ тельно. Они не только не виделйсь после той ночи, но даже и не перезва­ нивались... Ах, при чем тут Мусатов, если честно?! И занятостью тоже оправдать нельзя... Поначалу из какого-то окаянства ему хотелось, чтобы Вика первой позвонила. Потом молчание Вики стало вызывать в нем до­ саду. Он понимал: его поведение было нелогичным, мальчишеским... Ве­ черами, дома, он терзался, глядя на телефон. Несколько раз набирал но­ мер и вешал трубку, пугаясь предстоящего объяснения своего затянув­ шегося молчания и тем самым еще больше растягивая эту томительную многодневную паузу... Воистину труднее хранить верность той женщине, которая дарит тебе свое внимание, нежели той, которая приносит муче­ ние. Почему так? Необъяснимо... Может быть, Вика это поняла и решила проучить его?