Сибирские огни, 1978, № 11

178 ГЕННАДИЙ: КАРПУНИН ет два значения: буквальное — «звон стремени» и. переносное— «молва». От «молвы» Мономах закладывает «уши» как орган слуха, от «звона стремени» -п- как проушины городских ворот. Тем самым автор говорит, что могущественнейший Мономах боялся не только битвы с Олегом, но даже одной молвы, о нем, одного его имени! Почему Мономах запирает черниговские ворота только в «дневное время суток»? По логике вещей, князь, опасаясь нападения, должен бы держать их запертыми днем и ночью. Но это — лишь по нашей логике, исходящей из того «здравого» соображения, что Олег, стремившийся взять Чернигов, не преминул бы воспользоваться ночной тем­ нотой. У автора же — совершенно иная логика, логика художественного произведения. Он характеризует Олега по отношению к общепризнанному образцу княжеского могу­ щества — Владимиру Мономаху. Как ни велик был Мономах,— говорит.автор,— Олег не страшился его и нападал не под покровом ночной темноты, но, как истинный воин, в открытом бою мечом крамолу ковал. Какова роль Олега в «Слове о полку Игореве»? Зачем вообще нужен весь этот эпически-грандиозный масштаб? Таким образом.автор создает с и л у художественной убедительности произведения: если даже столь могущественный князь, как Олег Свято­ славич, терпел поражение, когда отсутствовало единство действий на поле битвы, то дела Игоря и Всеволода, князей более мелкого масштаба, и подавно обречены на про­ вал. «Старый» Олег, наводивший трепет на врагов одним своим именем, еще мог себе позволить действовать в одиночку, сила же «нынешних» Игоря и Всеволода — только в единении. В работах по «Слову» об Олеге можно прочитать самые нелестные мнения, при­ писываемые, разумеется, древнему автору. Дескать, автор «Слова» говорит об Олеге «с осуждением», «отмечает гибельность крамол Олега прежде всего для трудового народа, для крестьянства», «наделяет Олега ироническим отчеством «Гориславич», имея в виду, конечно (судя по контексту), горе народное, вызванное усобицами Олега, а не его личное» и т. п. Откуда представление об Олеге как о сеющем «горе»? Из летописи. Летопись, как известно, к Олегу недоброжелательна, она говорит о нем с осуж­ дением, рисует его зачинщиком усобиц, принесшим много горя Русской земле своими войнами с Владимиром Мономахом. Считают естественным ожидать от «Слова» того же самого. Стремятся «дотянуть» Олега до летописного уровня. Если же отвлечься от летописных оценок — они совершенно естественны, ибо летописание находилось в руках тех самых князей, которые не испытывали особой радости при звоне Олегова стремени и, выражая свои эмоции в письменной форме, не пытались скрыть этого обстоятельства,— то о личности Олега нужно сказать, что она не столь однозначна в русской истории, как думается исследователям. Прежде всего, несомненно то, что Олег был одним из самых выдающихся полко­ водцев своего времени. Во всяком случае, требовался незаурядный полководческий талант, чтобы с наскоро сформированными отрядами тьмутороканской вольницы, из­ гнанниками и беглецами со всех русских земель, с такими же обездоленными, как и сам Олег, громить хорошо обученные и откормленные сидением на тучной Черни­ говской земле войска Всеволода и его сына Владимира Мономаха. Перед Олегом трепетали и русские князья, и половцы, и чехи, которых Олег громил вместе с Владимиром Мономахом. Из русских князей только Владимир Мономах может соперничать с Олегом по количеству военных походов. Не будем забывать также, что Олег был сыном образованнейшего человека того времени — Святослава Ярославича, прививавшего и детям своим любовь к «почитанию книжному». Думается, Олег знал не меньше того, что содержалось в отцовских «из­ борниках». А это предполагает даже такую вещь, как знакомство с теорией литературы (напомним читателю, что в «Изборнике» 1073 года помещен переведенный с греческо­ го трактат «О образех», обобщающий опыт античной и византийской литератур, а так­ же практику применения художественного слова в Писании).