Сибирские огни, 1978, № 11

ПО МЫСЛЕНУ ДРЕВУ 175 Автор называет и конкретную причину поражения: «Рекоста бо братъ брату: се — мое, а то — мое же». Считается, что выражение «се мое, а то мое же» означает: «это мое и то тоже мое». Но поскольку такая формула ни одним летописным источником не подтвержда­ ется, исследователи полагают здесь «ироническое» переосмысление автором известной формулы феодальных разделов: «се мое, а то твое», «мы собе, а ты собе». Для чего же, однако, потребовалось автору такое, не соответствующее реальной действительности и — более того! — всему духу его поэмы, «переосмысление»? Ведь что, если вдуматься, означает выражение «это мое и то тоже мое»? Оно означает, что каждый брат принимает близко к сердцу дела своего брата: «у меня есть свои дела, но дела моего брата — тоже мои дела», «у меня есть земля, но и земля моего бра­ та — моя земля, и я обязан защищать землю брата, как свою». Если бы выражение «се мое, а то мое же» действительно означало то, что дума­ ют толкователи, вряд ли автору «Слова» пришлось бы обращаться к русским князьям с призывом вступить «въ злата стремень за обиду сего времени, за землю Рускую, за раны Игоревы». В том-то и все дело, что русские князья живут по формуле: «мы собе, а ты собе», предполагающей полное отсутствие интереса к чему бы то ни было, кроме собственных княжеств. В этом ведь и смысл той самой феодальной раздробленности, о которой мы говорим со школьных лет. Рассмотрим фразу «Рекоста бо братъ брату: се мое, а то мое же» с точки зре­ ния стилистики. Глагол рекоста, представляющий 3-е лицо двойственного числа, имеет значение «сказали». Однако местоимение мое с двойственным или множественным числом гла­ гола не употребляется. Например, ни в современном, ни в древнем русском языке не­ мыслима конструкция: Сказали брат брату: «Это мое». По этой причине исследова­ тели игнорируют двойственное число рекоста — «сказали» и употребляют в'переводе единственное: Сказал брат брату: «Это мое и то мое же». Такое чтение позволяет — в принципе — ограничить прямую речь только одной частью: «Это мое» — или передать ее так: «И это, и то — мое». Но если мы признаем грамматику «Слова» правильной, то подобные видоизменения фразы станут принци­ пиально невозможными, ибо мы увидим, что двойное употребление местоимения мое, а равно и двухчленность прямой речи, находится в полном соответствии с двойствен­ ным числом глагола рекоста. Откуда же берется двойственное число глагола рекоста! Казалось бы, ясно — следует из «братъ брату». Но сочетание «братъ брату» не может дать двойственного числа глагола по той простой причине, что слово «братъ» выступает здесь как подле­ жащее, выраженное существительным единственного числа, что, по нормам граммати­ ки, требует глагола-сказуемого в единственном числе. Форма двойственного числа рекоста в этом предложении может быть только предопределенной, обусловленной упоминанием в предыдущем тексте каких-либо двух лиц. Такие два лица в предыдущем тексте «Слова» действительно упоминаются — это Игорь и Всеволод, кстати, приходящиеся друг другу родными братьями. В современном русском языке нет двойственного числа, мы обходимся единст­ венным и множественным. Это создает трудности при переводе древних текстов. И ес­ ли бы мы захотели отразить в переводе этот важный смысловой нюанс подлинника, то нам пришлось бы построить фразу следующим образом: (Игорь и Всеволод) сказали друг другу: «Это — мое, а то — мое же». Такая стилистика предполагает совмещенный диалог, где начальная часть («се — мое») принадлежит одному лицу, а заключительная («а то — мое же») — другому. На диалог указывает и разделительная связь, выраженная союзом а в сочетании с усили­ тельною частицей же. Современный эквивалент, в силу нашего нечутья к двойственному числу и совме­ щенному на его базе диалогу, требует «расщепления»: сказал один брат другому: «Это — мое», другой же ответил: «А то — мое!» Таким образом, перед нами типичная формула феодальных разделов. Да иначе и не могло быть — это основной экономический и нравственный закон времени фео