Сибирские огни, 1978, № 11

ПО МЫСЛЕНУ ДРЕВУ Г63 данно щепетильными. Но здесь происходит явная накладка современного мировоззре­ ния. Древний же автор употреблял только те имена, которые избрали в качестве своих сами половцы. И, думается, не к чести потомка извращать веру отцов, выдавая черное за белое, ибо культ черного имел в своей основе не что-либо дурное, а космические представления о первородности тьмы). Автор строит пейзаж на контрасте — на угасаний светлых образов «русского» строя («заря светъ запала», «щекотъ славий успе») и на активизации темных образов «половецкого» строя («мъгла поля покрыла», «говоръ галичь убуди»). При этом свет и тьма чередуются: заря сменяется мглой, речь соловьев — галочьим говором (контраст даже в том, что речь соловьев — «щекотъ» — сладкозвучное пение, а речь галок — «говоръ» — неприятный, режущий слух разговор). Словом, мы видим в пейзаже тот же знаменательный образ затмения, что и в на­ чале поэмы. «Слово» — как бы кристалл, который, если разбить, оказывается состоящим не из чего-либо аморфного, но из таких же кристаллов, только другой величины. В недалеком будущем, как мы знаем, тьма одолеет свет. Но сейчас ее торжест­ во было временным: наступает рассвет, и тьма рассеивается. Об этом моменте нужно сказать подробнее. Исследователи, пытаясь решить, к какой заре, утренней или вечерней, относится выражение «заря светъ запала», совершенно не заметили, что в «Слове» Ьоказаны обе зари: вечерняя — «заря светъ запала» — названа своим именем, что же касается ут­ ренней зари, то она выступает в другом облике. Мы уже много раз отмечали, что у автора «Слова» любой предмет или явление, помимо своего буквального значения, имеют символическое. Заря — это не только ре­ альное явление природы, но и символ, синоним русских людей, в данном случае — Игоря и его воинов. С другой стороны, русские люди, дружина Игорева есть такое же воплощение света, как и заря. Воплощением света являются и предметы, принадлежа­ щие русским воинам, в частности — червленые (красные) щиты. Следовательно, читая в «Слове» о том, как «русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша», мы долж­ ны понимать, что это и есть наступление утренней зари, рассеет, развернутый в виде цепи красных щитов созвучно объемлющему горизонт заревому пламени. Небытие, неизображенность какого-либо объекта, отнюдь не означает его отсутст­ вия,— он пребывает в другом бытии, в другом знаке. Например, когда мы рассматри­ ваем фреску Софии Киевской «Моление Анны о чадородии» (XI в.), то понимаем, что птицы, гнездящиеся среди сада,— одновременно и образы, выражающие предмет мо­ ления, то есть детей. 6 «Свет» одолевает «тьму»: Сь зарания въ пяткъ потопташа поганыя плъкы половецкыя и, рассушясь стрелами по полю, помчаша красныя девкы половецкыя, а съ ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты; орьтъмами, и япончинцами, и кожухы начашя мосты мостити по болотомъ и грязивымъ местомъ, и веяными узорочьи половецкыми. Чрьленъ стягъ, бела хорюговь, чрьлена чолка, сребрено стружие — храброму Святьславличю! Полагают, что в последней фразе идет речь о почетных трофеях, доставшихся Игорю, и что названы четыре предмета: 1) чрьленъ стягъ, 2) бела хорюговь, 3) чрьлена чолка, « 4) сребрено стружие. Два первых предмета обычно не комментируются — как абсолютно ясные. Третий предмет также не вызывает сомнений, но его иногда снабжают пояснением: «Чрьлена 11 *