Сибирские огни, 1978, № 11

УТОЧНЕНИЯ'К АНКЕТЕ 137 меня: «А в чем дело?» — и я им объясняю, я вижу, как у них на лице появляется ка­ кое-то просветление. Очевидно, на них это действует тоже. Правда, это не дает сто­ процентной гарантии, но какая-то надежда все-таки тебя не покидает. Лучше это сде­ лать, чем не сделать... Многие из нас тоже так думают. Может, поэтому оркестр год .от года играет все лучше и лучше? Ну, а если серьезно, то только настоя­ щая целеустремленная работа может за- страхбвать от срывов и неудач, хотя потреб­ ность в психологической настройке перед выступлением громадна. И каждый ищет свои пути борьбы с волнением на сцене. Подобно спортсменам, музыканты должны суметь «выложиться» в короткий промежу­ ток времени. Но, в отличие от спортсменов, имеют право лишь на одну попытку. У музыкантов особое отношение ко вре­ мени. Ведь искусство музыки непосредст­ венно связано со временем, его пульсом, его протяженностью. Наша репетиция рассекается двумя ант­ рактами на три «заезда». Вероятно, это название идет от старых провинциальных оркестров, где чаще «сидели» музыканты с низким профессиональным уровнем. Между собой они называли дирижера «на­ ездником» и, разумеется, не потому, что он носил фрак, который в первоначальном своем значении служил костюмом для вер­ ховой езды. Чем опытнее дирижер, тем точнее он распределяет репетиционное время и ста­ рается извлечь из него наибольший эф­ фект. Это активизирует и дирижера, и му­ зыкантов. Иначе можно репетировать бес­ конечно. Здесь как раз и проявляется та самая борьба за эффективность и качество творЧескогу труда. Для иллюстрации маленькая сценка из нашей жизни. По каким-то причинам оркестр был на­ строен недостаточно точно. И дирижеру пришлось потратить несколько минут ре­ петиции на настройку. Настроив оркестр, он поднял часы и потряс ими над головой: — Пожалуйста, пять минут долой из ре­ петиционного времени. Я считаю, что это за счет оркестра. Антракт будет короче. — Почему же за счет оркестра? — воз­ мутился один из музыкантов.— Оркестр не обязан страдать из-за нескольких человек, которые не изволят подчиняться общим правилам. Пусть инспектор применяет ад­ министративные меры. — А я считаю, «то оркестру пора ус­ воить принцип, когда все отвечают за одно­ го.— Дирижер отсекал палочкой каждую свою 'фразу.— Оркестр — это не сумма му­ зыкантов, а единый организм, и если один из органов заболевает, эту боль чувствует весь оркестр, все страдают. — За то время, пока вы выговариваете оркестру,— не унимался музыкант,— мы могли бы выучить целую страницу. — Не могу начать репетиции, потому что не могу терпеть беспорядка в своем ор­ кестре. Я выбит этим из творческого состо­ яния. Мне нужно время, как и всем, чтобы прийти в норму и сосредоточиться на му­ зыке. Дирижер тоже человек! Последняя фраза вызвала смех. Чувство юмора очень часто выручало на­ шего маэстро, казалось бы, в самых без­ надежных, даже угрожающих ситуациях. Он улыбнулся, словно разом оттаял, и под­ нял палочку. — Девятый номер «Кармен-сюиты», по­ ка я чувствую себя торреро со шпагой, а не быком. Ну, давайте, кто кого! — и он пока­ зал начало жестом, будто бы взятым из испанского танца. Однажды я спросил у Арнольда Михай­ ловича, как строится его обычный день. — Я не знаю, как у других, но мой день начинается поздно вечером, когда, придя с работы или концерта, я мысленно проиг­ рываю следующий день. Каждое утро, начиная эавтоакать, я испы­ тываю ужас. Ужас потому, что еще не бы­ ло случая, чтобы кто-нибудь не позвонил и не «обрадовал», допустим, сообщением, что не сможет быть на репетиции, заболел и т. д. И я сразу вынужден решать, кем можно заменить и как это повлияет на программу концерта. И уже идя на репе­ тицию, я должен продумать план ее с уче­ том того, что изменилось утром. Уже много лет я приучил себя из-за по­ стоянной нехватки времени заниматься беспрерывно. Если мне предстоит концерт из произведений, которые я неоднократно дирижировал, то для меня нет ничего ин­ тереснее, как, идя по улице, сидя в маши­ не или в самолете и даже разговаривая с кем-то, искать новые грани раскрытия обра­ зов музыки, которой мне предстоит в ско­ ром времени дирижировать. Это очень ин­ тересно, потому что ощущение музыки у меня, во всяком случае, беспрерывно. Несмотря на то, что репетиционный про­ цесс— это серьезное испытание для нер­ вов, физическое напряжение, я со страхом думаю о том, когда репетиция кончится, потому что тогда я вынужден решать мно­ гочисленные вопросы, чаще всего не име­ ющие к музыке никакого отношения. Есть дирижеры, которые совершенно не выносят присутствия людей в зале во вре­ мя репетиции. На нашего дирижера это действует возбуждающе, подхлестывает — чисто артистическая черта. Общение с людьми — его стихия. Когда репетиция проходит гладко, уже многое получается, но вдруг происходит какая-то мелкая неточность, может быть случайная, он любит поиграть с оркестром и часто спрашивает: «Ну, кто виноват?» Как прави­ ло, каждый музыкант видит ошибку «со своей колокольни» и мнения разделяются. Тогда Арнольд Михайлович торжественно объявляет, что он думает по этому поводу. Но однажды после такого вопроса — кто виноват? — оркестр ответил хором — «Ди­ рижер!» И был абсолютно прав. Ведь ди- рижер тоже... музыкант.