Сибирские огни, 1978, № 10

10 НИКОЛАИ т и н и к о в ку. Я после схода спросил у него, почему он воздержался? А он махнул рукой в знак отказа. Я его уговаривал, но бесполезно. Ну и пусть не по­ ступает в колхоз. Все равно от колхоза ему далеко не уйти. Плохой нож не выточишь, говорят, так же и его не убедишь. Я хорошо знаю: он хочет разбогатеть в единоличной жизни. Но так ничего не выйдет! — Не хочет — его дело,— сказала мать.— Сам знает, как устраивать свою жизнь. Человек за человека не живет... А скажи, Самсон, толком, что за жизнь будет колхозная? — Это?.. Это, во-первых, будет коллективное хозяйство. Туда войдут все люди из разных родов, жители всех ближних аалов. Вместе будут трудиться, обрабатывать землю, выращивать на ней всё, что нужно для них,— и никто 1 себе лишнего не возьмет. А самое главное — богачей-баев не будет. Только для начала нужно добровольно сдавать скот. — Весь скот? — испугалась мать. — Нет, не весь, а сколько можешь. Мы можем отдать каурую кобы­ лу с жеребенком и палевую корову с теленком. Пойдет так, старуха? Мать долго молчала. Потом сказала: , — Это тебе знать. * * * Так в котловине реки Ахсуг начали подниматься первые всходы кол­ хозной жизни: скоту прибавился скот, человеку — человек. Отец и мать начали пасти колхозную отару, которая загонялась по вечерам в летнюю изгородь возле нашей юрты. А у самой изгороди стоял шалаш на четырех столбах, похожий на избушку на курьих ножках. Там мы ночевали, охраняя овец. В тихую ночь, лежа в шалаше, я слушал бормотание реки Ахсуг, шелест листьев трех тополей и шумный полет бекасов,— и засыпал. А просыпался, когда солнце, выглянув из-за гор, начинало трогать меня своими бахромчатыми лучами: вход в шалаш был со стороны восхода. В одну из таких ночей наш покой был нарушен: в заречном аале раз­ дались вдруг какие-то крики и дикое гиканье, потом лай собак, хлест би­ чей, топот лошадиных копыт, отчего даже, казалось, дрожала земля, словно испуганная. Мы с матерью сидели, прижавшись друг к другу. Отца не было: он как раз ушел в аал, на сход. Мать меня успокаивала, утешала, хотя я догадывался, что в зареч­ ном аале случилось что-то страшное. На рассвете в горах раздались выстрелы. Я еще крепче прижался к матери, которая беспрестанно что-то бормотала и крестилась. Потом прошептала: «Это банда». И я спросил маму: — Бандиты — это убийцы, да? — Разве бандиты сделают хорошее? — отозвалась мать.— Банда людям только вредит. О боже мой! Жив ли остался твой отец, жив ли останется твой брат Капитон? Я больше переживал за отца, так как у него не было ружья. А за брата переживал меньше, потому что он служил в милиции, всегда был вооружен — и жил в другом большом аале. Много ли, мало ли мы так сидели,— наконец, видим, кто-то подъехал к нам. Это был дядя Пилика. Он привез моего отца, который был весь окровавлен и чуть живой. — Не поступил бы в колхоз, так бы не случилось,— сказал дядя.— Хорошо, что я на этом сходе не успел поступить. Поэтому меня не так сильно били бандиты. А Самсона еле в живых оставили. Чем попало били...