Сибирские огни, 1978, № 9
ТАКСОПАРК 71 няться в привычные рамки? А сколько энергии тратится на объяснение своих поступков! А чем больше объясняешь, тем глубже в тебя самого вселяется неуверенность, ибо многие считают своим долгом привнести свою долю сомнений... — Я все хочу спросить вас, Матвей Харитонович, сколько вам лет? — Сорок,— Дзюба подозрительно покосился на Тарутина. — А Фомину немногим больше, верно? Вам ведь сорок два, Антон Ефимович? Фомин молча смотрел на директора, не понимая, куда тот клонит. — Сорок два,— продолжал Тарутин,— Мне тридцать восемь. Итак, средний возраст нашего «треугольника» — сорок лет. Расцвет! Социоло ги считают этот возраст наиболее деятельным. Тарутин подобрал ноги, сунул кулаки в карманы пиджака. Встал и отошел к окну. — Я ловлю себя на мысли, что боюсь быть не понятым вами, свои ми ровесниками. Боюсь! Я вот о чем... Скажем, в детстве... Мы чаще по нимали друг друга. Были сердечными, добрыми, а главное — смелыми в суждениях, бескомпромиссными в оценках. Верили. Куда же , все это делось! Компромисс, компромисс... Ладить со всеми, без шума, без скандала,— вот жизненный принцип. И, более того, ставим в заслугу се бе недостатки, которые не желаем исправить. Ах, молодцы! Здраво мыслящие люди! Сиюминутность поглотила нашу энергию, заставила работать на себя мозг, руки. Мы не хотим поднять головы, оглядеться. И мир кажется нам из-за этого с овчинку. Одна суета... Тарутин откинул упавшие на лоб волосы, замолчал. Молчали и Дзюба с Фоминым. Привыкшие к разговорам, касаю щимся конкретных дел, они не понимали, куда клонит Тарутин. И, вме сте с тем, волнение Тарутина передалось им. — Да, я отказался от новых автомобилей. Считаю существующую форму эксплуатации новой техники вредной. Не говоря уж о том, что она людей портит. На всякие махинации толкает, ломает человеческое достоинство... Конечно, я не просто — взял и отказался. Коленце выки нул! Нет. У меня есть план. Технический план. Тарутин улыбнулся, точно извиняясь за прозвучавшую в его фра зах бестактность. — Подождем, когда план обретет законченную форму, тогда и обсудим. Фомин обернулся к Дзюбе и, упершись о подлокотники кресла, при поднял затянутый в корсет корпус. — Все ясно? То-то! Директор щелкнул нас по носу, Матвей. Наш ровесник очень боится, что мы его не поймем... — Да. Когда надо было,— пробормотал Дзюба в сторону. Фомин громко его перебил: — Когда надо было, мы его понимали. Ночами дежурили члены бюро и местком в парке, а пьянку пресекли. Когда надо бцло перевести водителей с односменной работы на полуторасменную, мы понимали своего ровесника. Какую мы выдержали тогда битву с тобой, а, Матвей? И упреки, что идем на поводу у шоферов. Помнишь, Матвей? Какой шу хер подняли, помнишь? — Помню, помню.... — Но мы не стушевались. И выиграли. В итоге и государству выго да — техника сохраняется, и водители довольны — через день дома от дыхают... Мы тогда понимали нашего директора, а сейчас не понимаем... Фомин продолжал говорить, глядя на Дзюбу: — ...Я двадцать два года за рулем. Позвоночник просидел. Неуже ли я не пойму плана, если он касается шоферских дел?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2