Сибирские огни, 1978, № 9

ГЕРОИ И СИТУАЦИИ СОВРЕМЕННОЙ ДРАМЫ 187 достоверностью обстоятельств. Избыточное увлечение. Быт привлекает драматургов, потому что он привлекает и зрителей, испытывающих при встрече с ним радость узнавания, но быт же и озадачивает — как ввести его в действие, не впадая в описательность, ил­ люстративность. Снова уместно вспомнить о Вампилове, который начал свой самосто­ ятельный путь с овладения современным жизненным материалом, с точного указания времени действия — настоящее. Так, уже в «Старшем сыне» появляется преувеличенная характерность современного речевого ко­ лорита, которым и шокирует, и смешит зрителя Сильва. И при этом полное отсут­ ствие голого бытописательства, сцен толь­ ко ради колорита и фона — такой расточи­ тельности Вампилов себе не позволяет. Быт, въевшийся в характеры, в привычки, в речь... В «Старшем сыне» персонажи, пред­ ставляющие это поверхностное «настоя­ щее», крайне непривлекательны и к тому же еще комичны: Сильва, Кудимов. В «Ути­ ной охоте» тот же бездумный принцип «Жи­ ви, как заведено и как живется»,— вдруг освещается трагическим светом. Образ жизни, данный не в бытовых кар­ тинках, зарисовках, а через характеры пер­ сонажей,— вот оно простое, традиционное по формулировке и ускользающее в худо­ жественной практике решение. Сошлюсь на пример известной пьесы Михаила Рощина «Старый Новый год», еще в 1974 году напечатанной журналом «Театр», получившей большую и в целом доброже­ лательную прессу. Поэтому лишь вкратце напомню сюжет. Действие происходит в двух семьях — Себейкиных и Полуорловых. Первая — рабочая семья, вторая — интел­ лигенты. В каждой из них принципиально разный быт, порядок отношений. Общее же то, что главы семей устают от этого за­ веденного порядка и наутро после приема гостей — параллельные сцены — покидают свой дом, каждый в сопровождении друга. Обе пары, ведомые «божьим человеком» Адамычем, встречаются в бане, где на них, разморенных и опохмелившихся, снисходит успокоение и начинает проясняться, чего каждый из них хочет. Интересная ситуация, особенно если учесть, что она основательно подкреплена бытовой сочностью. Беда же этой ситуации в том, что она финальная. По словам Бернарда Шоу, проблемность в пьесе складывается из следующих частей: завязка — ситуация — дискуссия. Так вот именно на дискуссию теперь времени и не остается, ее быстренько сворачивают в тот момент, когда она только успела заинтере­ совать зрителя. Ее приходится сворачивать, так как все время и жизненное пространст­ во ушло на воссоздание обстоятельств, на ситуацию. Но это уже вопрос драматиче­ ской техники, экономии художественных средств. Тому же Бернарду Шоу, когда он попытался в начале своего драматического поприща написать пьесу по существующим законам, традиционного сюжета хватило едва на половину пьесы— проблемная на­ сыщенность, которую он искал, диктовала более жесткий ритм развития. Отсутствие сюжетной ритмичности, выстроенности ска­ зывается во многих современных пьесах, что вредит не только форме, но и не ос­ тавляет достаточно пространства, чтобы развернуть содержание, исполнить наме­ ченное. А ведь фрагментарной может быть форма, но не содержание. В то же время увлечение бытом, ведущее к его переизбытку в пьесах, если и неоправ­ данно в существующем своем виде, то объ­ яснимо: быт — это не только обстоятельст­ ва, но и проблема. В те времена, когда ге­ рой пьесы Виктора Розова рубил отцовской шашкой дорогой сервант, отношение к быту было понятным: тот, кто слишком много ду­ мает о мебели, или уже мещанин, или на опасном пути к мещанству. Такой персонаж был в меньшинстве. Теперь случай зараже­ ния бытом стал менее очевидным и более распространенным. То, что было острым за­ болеванием, стало теперь хроническим. Распространенное (и слава богу, что рас­ пространенное!) явление — переезд на но­ вую квартиру. Люди, по-детски наслаждаю­ щиеся новыми для них бытовыми пре­ имуществами: холодильник, " телевизор, телефон. Бабушка Себейкина так и не по­ явится на сцене — она все время в ванной, ждет, когда же горячая вода кончится. А вода не кончается, на удивление бежит и бежит из крана! Сам Себейкин, буквально ошалев от свалившегося счастья, кричит студенту-родственнику: «Учишься, все учишься! Пока не ослепнешь рт книжек своих или чахотку не заработаешь! А вот у меня в доме и книжек сроду не было! У меня пять классов, понял!» И наутро пос­ ле своего торжества он же сбежит из дому! Сбежит, чтобы в бане столкнуться с сосе- дом-интеллйгентом, который уже выкинул всю свою стильную мебель... И который те­ перь вдруг пожалел о содеянном — Полуор- лова потянуло обратно, в разрушенный им самим уют, в устроенный, отлаженный быт. Я говорил, что в этой пьесе Рощин пред­ почитает контрастные и парадоксальные си­ туации, однако на их обсуждение и разви­ тие времени не остается. Но уже из того, что есть, один вывод следует вне сомне­ ния. Как видно, усложнилось современное отношение к быту, которое не разрешишь, «порубав» быт шашкой или отправив на по­ мойку импортные гарнитуры. Принимать быт или избавляться от него? В пьесе есть две детские проекции этого вопроса, как всегда в таком случае, доведенные до крайности, предельно откровенные. Пер­ вый вариант — дочь Себейкина, принима­ ющаяся каждый раз, как кто-нибудь трога­ ет ее вещи, препротивно ныть и кричать: «Мое». И сын Полуорлова, который, повто­ ряя родителей, тащит учебники к мусоро­ проводу: «Все к черту! Свободу!». И еще один очень любопытный диалог происходит на ту же тему. Адамыча, един­ ственного участника обеих компаний, в ка­ кой-то момент и там, и там начинают до­ прашивать, а кто он собственно такой, по какому праву... И главный вопрос: «Да что у него есть-то?». А д а м ыч, У меня-то? У меня все есть. Инна. Что все? А д а м ы ч. Что надо...