Сибирские огни, 1978, № 9

184 ИГОРЬ ШАЙТАНОВ визит мы становимся свидетелями произ­ водственного обмана — приписки реконст­ рукции целого фарфорового завода... Разговор о работе возникает в пьесе по­ стоянно, но только по двум поводам: в шутку или ради обмана. На новоселье у Зи- лова приготовившие ему подарок гости-со­ служивцы просят хозяина, прежде чем вру­ чить подарок, поугадывать, что он больше всего любит. Он строит догадки, но все — мимо. Тогда догадывается один из гостей: «Больше всего на свете Витя любит работу». Это веселая шутка — все смеются. И начинается пьеса с шутки по тому же породу: «Незабвенному, безвременно сго­ ревшему на работе Зилову Виктору Алек­ сандровичу от безутешных друзей» — ма­ ленькая месть за скандал, который он им закатил предыдущим вечером. Но адресат этого венка отнесется к шутке со всей серь­ езностью. Он начинает с того, что решает, кто и как воспримет известие о его смер­ ти — его мысли воплощены в зримые обра­ зы на сцене. Начинает раскручиваться лента памяти, начинается просмотр прошлого. Надпись на венке — шутка по серьезному поводу. Можно представить Зилова и его компанию где угодно, в том числе и на ра­ боте, но их нельзя представить занятыми делом. Так, второй раз мы оказываемся в Бюро технической информации (дезинфор­ мации?), чтобы стать свидетелями разобла­ чения и начальственного гнева, который был недолгим и без всяких вытекающих послед­ ствий,— все сошло и на этот раз удачно с помощью жены Саяпина. Мы видели и преступление и... несостоявшееся наказа­ ние. Постоянная характеристика этих персо­ нажей — социальная бесполезность, кото­ рую сопровождает иллюзия легкой и при­ ятной жизни. Но вдруг один не выдержива­ ет. Этим невыдержавшим оказался самый удачливый и самый способный — Зилов. Сначала срыв, ему самому непонятный, а затем, когда разобрался и что-то понял,— попытка самоубийства, которым едва не завершилась пьеса. Но разве от того, что герои Вампилова не проводят все сюжетное время на рабо­ чем ме^те, отменяется производственная проблема? Та мысль, которую настойчиво проводят авторы новых производственных пьес о зависимости деловых и нравственных вопросов, здесь вошла не только в разго­ воры, но и в жизнь персонажей. Я не слу­ чайно говорю именно о зависимости между этими различными сферами человеческой жизни, потому что однозначного соответст­ вия между ними быть не может. Хорошие деловые качества еще не гарантируют мо­ ральную безупречность, как, впрочем, и на­ оборот. Но зависимость между ними нали­ ц о— ее утверждают многие современные драматурги, и ее прекрасно показал Вампи­ лов в своей «непроизводственной» пьесе. Я уже говорил, что в отношении этого ед­ ва ли не главного вопроса решительным об­ разом изменилась точка зрения у авторов новых производственных пьес по сравне­ нию, скажем, с «Человеком со стороны» И. Дворецкого. Новизна этой пьесы, по справедливому замечанию критика Ю. Смел- кова, как раз и заключалась в том, что «Пешков принципиально не допускал взаи­ мопроникновения «Делового» и «личного»1. Эту новизну тотчас же заметили и подверг­ ли в целом осуждению, хотя было и немало защитников. Что касается персонажа, то, может быть, лучше* всего Пешкову помогла бы оправдаться пьеса Вампилова. Ибо при виде таких работничков, как Зилов, настоя­ щим спасением, и в том числе для них са­ мих, кажется приход Пешкова. Уж он бы... И совсем иначе смотрится Пешков на том человеческом фоне, который ему создал Дворецкий. Ведь там пьеса в общем без плохих и уж явно без нечестных людей. Человек, совершивший обман, ошибку, му­ чается сильнее всего от сознания вины, доходит до попытки самоубийства. Совсем как Зилов? Да, если судить по результату, но далеко не по мотивам поступка. Зилов страдает из-за своей неприкаянности. Об обмане, совершенном в рабочее время, он и думать забыл. Он только вдруг сознает свою никчемность и приходит в отчаянье. Кушак — начальник Зилова — представля­ ет собой прямую противоположность Пеш­ кову как руководитель. Видя его «принцип» руководства, спокойнее начинаешь отно­ ситься к чешковским крайностям.- тем более помня, что это крайности впервые с такой остротой поставленных в драматургии воп­ росов. Начало, которое толкает к преуве­ личению. Говоря о Пешкове, мы оцениваем его не как человека (характер его лишь на­ мечен в пьесе), а как определенный прин­ цип отношения к делу, принцип руководст­ ва. Только ограничив в нем самом личное начало, можно было создать героя, на­ столько последовательно равнодушного к личному в других. И еще одно оправдание Пешкову задним числом предлагают сами же производст­ венные пьесы. Пешков хотел научить людей личной ответственности в производствен­ ных вопросах, принципиально отметая все объяснения частного характера, относящие­ ся к области личной жизни. Но, воспитырая деловую ответственность, Пешков воспиты­ вал человека, ибо деловое неотделимо от лцчного. Пока есть знловы, необходимы чешковы, а точнее — пока есть зиловский принцип отношения к делу, необходим и чешковский принцип руководства. Другое дело, как этот принцип будет выглядеть в сочетании с конкретной личностью руково­ дителя, но Пешков не столько личность, сколько выразитель принципа. Так он вид­ нее в пьесе, отсюда и его прямолинейность. В последнее время герой, наделенный чешковской прямолинейностью, перекоче­ вал в комедию — Огарков из «Незнаком­ ца» Л. Зорина. Владимир Клименко, писав­ ший на пьесу развернутую рецензию под рубрикой «Обзоры и размышления»2, на­ зывает Огаркова «лирическим героем, за­ летевшим в сатирическую комедию» по ана­ 1 Ю; С м е л к о в . «Новый мир», 1976, № 4, с. 250. 2 См. «Литературное обозрение», 1977, № 6 .