Сибирские огни, 1978, № 9

ДОБРУ И ЗЛУ ВНИМАЯ... 171 один на один и с морем, и с чайками, и с небом, и с нами, зрителями. Его фантазия звучит возвышенно, поэтично, хотя внешне перед нами все тот же невысокий щуплый человек в выходном костюме, в пиджаке, застегнутом на все пуговицы, Д руками, на­ пряженно вытянутыми по швам. Голос не громкий, но отчетливый: «Я вам открою одну тайну. Дело в том, Александра, что и я, и вы, и все люди вообще живем не на той планете. Мы — инопланетяне, так ска­ зать.... Когда-то, очень давно, люди из дале­ кого мира попали на эту планету и остались здесь волею обстоятельств...» Он еще ро­ беет, этот ставший вдруг необыкновенным Фарятьев, но робость его сродни боязни быть непонятым: ведь это было бы ужасно, если бы его Александра, Саша, Шура оста­ лась глухой к главной идее всей его жиз­ ни— люди, собратья по единой, покинутой ими цивилизации, должны пронести в душе своей сквозь мелочное и случайное, что встречается на пути, самое главное-г-вели­ кое, всеохватывающее чувство человеческо­ го братства и любви. Монолог Фарятьева становится централь­ ной пружиной всего дальнейшего действия. Отсюда берет начало история девушки Лю­ бы. Именно девушки, потому что до этой минуты невольно подслушанной ею мечты (тонкие стены малогабаритной квартиры разве преграда?) перед нами была Люба в школьном платье, из которого выросла, Люба в джинсиках, похожая на мальчишку, капризуля и грубиянка — словом, была пе­ ред нами подросток Люба. А теперь стоит под дверью и безутешно рыдает от наплы­ ва самой еще непонятных чувств, девушка с копной роскошных, распустившихся во­ лос. Здесь же, после монолога фарятьева, впервые спадает с плеч Шуры ее шаль с плакучими кистями. Завороженная словами восторженной любви к человеку, она про­ тягивает руки навстречу этому удивительно­ му Фарятьеву и соглашается выйти за него замуж. Здесь же, с этого момента в активную борьбу за судьбу дочери вступает ее мама (К. Богачева). Воплощение житейской трез­ вости и благоразумия, она начинает кампа­ нию по выяснению главного, с ее точки зрения, вопроса — здоров ли психически этот странный Павел Фарятьев, не было ли в его роду дурной наследственности? Фантазеры, мечтатели украшают мир. Пускай останется до конца своих дней все такой же клушкой-хлопотуньей мать. Зато перед вчерашним подростком Любой от­ кроется великое чудо, и свои слова: «Я люб­ лю вас так, как не любил никто никого ни­ когда»,— она произнесет, обращаясь к Фа­ рятьеву, так страстно, задыхаясь от слез, страдая и восторгаясь, что мы поймем — ошеломляющая идея устремленности чело­ века к звездам пустила корни в ее душе, что отныне нет и не будет на свете более счастливого и несчастного существа, чем она — девушка, познавшая силу любви. Та­ кова Люба у Г. Наумовой. А что стало с Шурой? Очевидно, вероят­ на версия театра «Современник», где Шу­ ра — А. Покровская терпит поражение, и ее уход к Бедхудову, в квартиру, которую он, женатый человек, снял для нее,— ду­ ховный компромисс. Г. Долинина играет иначе. Наступил конец вялой бездеятельно­ сти. В ее жизнь вторглась идея всепобеж­ дающей силы любви. Умом она понимает, что Бедхудов недостоин всех ее жертв, но ничего не может поделать со своим серд­ цем. Видать, и ей крепко 'запал в душу вдохновенный порыв, почерпнутый в меч­ тах Фарятьева. Уходит Шура из дома, и ее плакучая шаль с кистями, похожими на вет­ ви ивы и на свисающие рукава печального Пьеро, энергичным жестом засунута в до­ рожную сумку. Навсегда? Кто знает... Спектакль стремительно движется к фи­ налу. Услышав от Любы об уходе Шуры, Фарятьев-Александров долго стоит недви­ жимо. Потом с извиняющейся улыбкой со­ общает Любе, что у него все плывет перед глазами, но что очки он все же не наденет, потому что они ему не идут... И только пос­ ле этого рухнет на тахту, на ту самую, ко­ торую только что покинула Шура. Но это еще не самая последняя точка. Удивитель­ ный финал еще впереди. В течение всего спектакля нас интригова­ ли два стола, выставленные за пределы КЕартиры— углом слева и справа от нее. Столы вне дома, на улице? Что бы это мог­ ло значить? На них натыкалась не раз Лю­ ба, стремглав влетая в дом, спотыкался о них и Фарятьев и Шура. А мать в течение всего спектакля любовно накрывала их яствами, украшала цветами и свечами. Лишь к концу действия сталс? ясно, что перед на­ ми свадебные столы, готовые к приему гостей, к пышной свадьбе в южном город­ ке — под звездами. Так вот, в финале к этим самым торжест­ венным столам, собрав все силы, и направ­ ляется Фарятьев. Одну за другой задувает он свечи. Конец мечте о свадьбе, конец жизни. И в эту драматическую минуту, ког­ да подкашиваются ноги и нет сил выдер­ жать жестокий удар судьбы, наплывает шум моря, в огромном небе вновь возника­ ет силуэт лайнера. И вскинута к звездам голова фарятьева. Нет, не насмерть пора­ жен фантаст и мечтатель! В изнеможении падает он на колени, но это не поза побежу денного, это скорее — молитвенное колено­ преклонение перед величием окружающего мира. Мечтатели, фантасты живут трудной жиз­ нью, потому что неизбежен разлад мечты и действительности. Но они обладают редкой жизнестойкостью. Эта мысль подтверждает­ ся не только финалом. Фарятьев не оди­ нок, в спектакле присутствует его духовный двойник — его тетушка, мечтательница и бессребренница. Р. Таран играет эту роль без всякой экзальтации, просто и убежден­ но. Всей обыденностью своей героини она как бы подчеркивает распространенность идеи доброты и самоотверженности. Даже причуды тетки (желание расшить Павлу рубашку бисером — это так необыкновен­ но!) кажутся у исполнительницы совершен­ но естественными, сами собой разумеющи­ мися.