Сибирские огни, 1978, № 9

ДОБРУ И ЗЛУ ВНИМАЯ... 167 ческая плоть — вот непримиримый конт­ раст спектакля. Символом трагедии предстает огромный деревянный столб с вырезанным на нем ли­ ком идола. Быть может, таким вот столбом, как воротом, поднимались дворцовые мо­ сты или открывались ворота замков, В спек­ такле этот столб играет совершенно особую роль. Это — болевая точка, куда герои при­ носят свои горести и печали, где пытают их дух искушениями, где нестерпимыми стано­ вятся муки совести. Столб вращается во­ круг своей оси. Поворотами столба как бы стираются, уходят в небытие те, кто убит по приказу Макбета, к этому столбу, как к столбу позора, прислоняется в последнюю минуту и сам Макбет. Он, этот столб, как бы символизирует круговращение времен. Ту же мысль преходящего времени не­ сет и неожиданное начало спектакля. На авансцену выходят ведьмы. Они совсем не такие безобразные старухи, как у Шекспи­ ра, а молодые, красивые, гибкие, с роскош­ ными распущенными волосами. В полном молчании они повязывают вокруг головы ритуальную ленту, одна из ведьм высоко вскидывает руку с песочными часами, пере­ вернув их, устанавливает рядом с топором, вонзенным в плаху. Бег времени, отпущен­ ного на трагедию Макбета, ограничен за­ пасом песка. Театр как бы заранее огова­ ривает— злодеяния не вечны, имеют пре­ дел. Но ведь песок пересыплется в нижний сосуд, можно будет перевернуть часы, и тогда... Кто отважится на роковой шаг? Но­ вый король — Малькольм? Или непримири­ мый мститель Макдуф? Кого из участников трагедии не научил ужасный путь Макбета? Заинтригованные таким началом, пойдем вслед за режиссером и исполнителями. Макбет (А. Крюков) — личность незауряд­ ная. Его полководческий талант, отвагу, во­ инскую доблесть театр не подвергает со­ мнению. В нем все крупно, масштабно. Во­ все не честолюбие, не зависть, но внутрен­ няя убежденность в своем превосходстве над королем Дунканом в мужестве и бран­ ных подвигах побуждает Макбета пойти на преступление — ценой убийства завладеть короной. Совершает этот решающий посту­ пок Макбет-Крюков сознательно, будучи уверенным в его справедливости. Но ре­ зультаты оказываются непредвиденными, ошеломившими самого Макбета: оказывает­ ся, власть не приносит ему ни удовлетворе­ ния, ни радости. За каждый час владычест­ ва нужно бороться, приходится расплачи­ ваться за свершенное. И Макбет проходит свой тернистый путь до конца. Наступают минуты страшных откровений, когда он осознает, что ничего уже нельзя вернуть, поправить, что только страх, отчаяние, зло­ бу отныне он будет читать в глазах прежних друзей, что только ценой все новых и но­ вых преступлений сможет он отдалить на какое-то время собственный страх. Удиви­ тельно искренне звучит его признание: «По­ лон скорпионами мой мозг!» Крюков почти никогда не обращается к партнерам, его постоянный взгляд — в зрительный зал, по­ верх наших голов, куда-то вдаль. Макбет- Крюков порой напоминает животное, осо­ бенно в тех случаях, когда грубо, похотли­ во поглаживает жену по животу: «Рожай мне только мальчиков», когда похлопывает ее по бедрам или тискает сильными рука­ ми. Нет ни тени духовности в отношениях супругов, театр решительно отказывает им обоим в проявлении любых оттенков чело­ вечности. Казалось бы, и роль и весь спектакль вы­ строены так, чтобы потрясти нас. Но, стран­ ное дело, принимая умом всю глубину и детальную продуманность трактовки траге­ дии, ловишь себя на том, что все время остаешься холодным к судьбам и Макбета, и леди Макбет, а их гибель воспринимаешь как давно ожидаемый закономерный финал тирании и неуемного честолюбия. Отчего это происходит? Очевидно, все дело в том, что шекспировская многомерность харак­ теров и душевных движений в спектакле заменены одномерностью — все сводится к постепенному нагнетению злодейства, злодейства и еще раз злодейства. А театр потрясений, каким понимал его Охлопков, строится на принципе «очеловечивания» да­ же таких мифических персонажей, как вол­ шебница Медея. Сила воздействия древне­ греческой трагедии, поставленной в свое время Охлопковым, заключалась в том, что необузданная в гневе и мести Медея пред­ ставала в спектакле и любящей женой, и нежной матерью, и, наконец, просто очень Несчастным человеком, преданным своим мужем и восстающим против своего униже­ ния. Вот именно этого качества — много­ гранной человеческой личности — и недо­ стает Макбету-Крюкову. То же самое можно сказать и об испол­ нении роли леди Макбет Т. Хрулевой, Трак­ товка этой роли необычна. И внешним обли­ ком, и пластикой, и всеми своими деяниями Макбет-Хрулева родная сестра тех ведьм, которых мы видели в прологе. У неё рас­ пущены волосы и перехвачены ритуальной лентой, движения'ритмичны, а голос медо­ точив. Подобно ведьмам пролога, леди Мак­ бет вовсе не предрекает супругу царствен­ ный венец, а подстрекает его на убийство, как бы материализует внутренний голос Макбета, его второе «я». Актриса все время в движении, все время вьется-извивается у ног мужа, то убеждая, умоляя, уговаривая его, а то и внушая честолюбивые мечты. Макбет-Хрулева и свой монолог-наважде­ ние о несмывающихся пятнах на руках про­ водит в метаниях, падениях, с внезапными вскриками и воплями. Здесь все на пределе сценической выразительности. И вновь, как и в случае с Макбетом, не возникает ни тени сострадания к падшему человеку, нет сопереживания и нет потрясения. Не увиде­ ли мы человеческого гре/опадения, а умо­ зрительно созданный облик еще одной ведьмы любопытен, конечно, но не затра­ гивает наших сердец. Театр беспощаден к своим героям, и это его право. Всем своим пафосом спектакль обрушивается на любые формы насилия — одного над всеми и общества над лично­ стью. Задав вопрос — а что происходит с человеком, который отважится противопо­ ставить себя всем? — спектакль отвечает: