Сибирские огни, 1978, № 9

ДОБРУ И ЗЛУ ВНИМАЯ... 165 отныне интерес представляет только обще­ человеческое ее наполнение. Но разве можно искусственно отрывать нравствен­ ный урок, содержащийся в произведении классики, от времени, его породившего? Разве не несет та же комедия Лопе де Ве­ га вполне определенных черт своей истори­ ческой эпохи и не встает ли на пути естест­ венному чувству графини помимо ревности, уязвленной гордости и неподвластной рас­ судку борьбы страстей, также сословная спесь, властно требующая самоутверждег ния? Аннотация декларирует, что «муки графини, полюбившей простолюдина», се­ годня достойны лишь иронической усмеш­ ки. Так ли? Не прав ли П. Марков, который пишет: «...чтобы иметь право на иронию, нужно знать, что утверждаешь. Ирония без внутренней философии — пуста, она пере­ ходит в нигилизм» (т. 4, стр. 143). Вот он — главный вопрос: что утверждаешь? Я принадлежу к тому поколению зрите­ лей, для которых ответ на вопрос, что ут­ верждает бессмертная комедия, был про­ диктован Дианой — Марией Бабановой и Теодоро — Александром Лукьяновым. А ут­ верждали они, что любовь рушит все пре­ грады. Что два человека, искренние и глу­ бокие, находящие духовное родство в по­ этическом восприятии мира (а что же, как не поэзия, их любовные послания?), долж­ ны быть вместе. Что ни сословные пред­ рассудки, ни печальная необходимость же­ ниться, хотя не на любимой, но на ровне (именно так мы воспринимали сватовство к Марселе) не должно и не может помешать истинному чувству. Нас увлекал за собой романтический порыв любви. Для нас не возникало сомнения, подобно­ го тому, которым поделился Ст. Рассадин на страницах «Литературной газеты» (26 ап­ реля 1978 г.): «Смотрю по телевизору «Со­ баку на сене»... и вдруг начинаю испыты­ вать... ощущение чего-то нравственно мне неприятного... Дело в том, что красивый и страстный любовник Теодоро из этой коме­ дии— по нынешним понятиям вульгарный и расчетливый негодяй. Собираясь женить­ ся на служанке, на ровне, он, едва узнав о любви к нему госпожи, без всяких там угрызений объявляет экс-подруге...» Такое странное восприятие Рассадин объясняет не столько «беспечно-бездумной постанов­ кой «Собаки...», сколько спецификой теле­ визионного восприятия искусства. Но оста­ вим в стороне размышления о природе об­ щения со зрителем на ТВ, о необходимости иной, по сравнению с театром, меры услов­ ности и т, д. Отметим только, что все пре­ тензии критик адресовал исполнению роли Теодоро. А ведь и в самом деле М. Бояр­ ский в роли секретаря Дианы только то и делает, что устраивает свою судьбу. Доста­ точно деликатно, неназойливо, порой под­ дразнивая чувство госпожи почти искрен­ ней влюбленностью, порой вполне искренне впадая в отчаяние, он всеми силами рвется к графскому титулу. В этом главная дейст­ венная линия Теодоро — Боярского. Но при таком решении образа совершенно правым оказывается Ст. Рассадин, называя Теодоро расчетливым негодяем, которого не оправ­ дывает ни его демократическое происхож­ дение, ни сравнение с Фигаро... Но кто же в таком случае Диана? Ослепленная своим чувством доверчивая глупышка? Как же пе­ рекосилось все стройное изящное создание Лопе де Вега! Но вульгаризация замысла «Собаки...» удел не только телевизионного его вариан­ та. Мы предлагаем вам отправиться на спектакль красноярцев. ЧЕГО БОЯЛАСЬ ДИАНА? А судя по версии театра она жила в по­ стоянном страхе. Мало того, что при ней неотлучно находился какой-то старичок — он и по ночам караулил ложе своей госпо­ жи: все спят, а он, знай себе, сидит у из­ головья да на спицах вяжет,— мало этого. Диана к себе в постель на всякий случай укладывала... шпагу! Но несмотря на все предпринятые меры, беспокоен сон вдо­ вушки. В эротических сновидениях весь мир представляется ей слившимся в упоитель­ ном поцелуе (поворот круга воочию убеж­ дает нас в том, что же именно видит сейчас во сне Диана). В подобной обстановке до­ статочно было малейшего повода, чтобы графиня учинила страшный скандал. Хоро­ шо еще, что в необузданном гневе она ни­ кого не укокошила, но шпагой размахивала весьма опасно. Узнав, что причина шума — любовные похождения ее секретаря, Диана удивлена, потом с любопытством пригляды­ вается к Теодоро, потом диктует свое пись­ мо-проверку, потом... Полюбила ли она? Мучается ли муками ревности, изнемогает ли от скрываемой нежности? По тому, как играет графйню де Бельфлор С. Хомская, всего этого не скажешь. Скорее всего пе­ ред нами разворачивается история капри­ зов взбалмошной вдовы. От начала до кон­ ца Диана-Хомская резка, надменна, язви­ тельна. Театр явно иронизирует над своей героиней, над ее сословными предрассуд­ ками. А сцена пощечин играется так, что заставляет вспомнить Салтычиху и ее рас­ правы над крепостными. Вот Диана застает Теодоро лежащим на Марселе, убеждает­ ся, что губы любовников слиты в поцелуе, графиня свирепеет, хватает Теодоро за грудки и начинает его головой очень гулко стучать о землю. После этой экзекуции, да­ же не взглянув на бездыханное тело сек­ ретаря, удаляется. Это уже серьезно, Тут не до любовной игры. Может быть, зрите­ лю намекают, почему овдовела графиня? Уж не тень ли Синей Бороды повисла над комедией? Мрачному предположению спо­ собствует декоративное решение спектакля: сцена одета в черный бархат, и серебристо­ белые конструкции на этом фоне более всего напоминают катафалк. Так ирония, избранная ключом в решении проблемы социального неравенства, осмеи­ вая сословную спесь, попутно задела и са­ мсе существо Дианы де Бельфлор, подшу­ тила над ее жаждой искреннего естествен­ ного чувства, над ее любовью и ревностью. Иначе и быть не могло — Диана человек