Сибирские огни, 1978, № 9
164 Л. БАЛАНДИН' ладони. Жесткими чертами обрисованы вра ги и народные заступники. Середины нет — йли ты ставишь свою подпись под решени ем реквизировать церковное золото, или ты против. Место в списке девяноста се ми — кровью оплаченное место. Однако несмотря на откровенную пла- катность языка, режиссеру именно в народ ных сценах удалось проникновенно рас крыть душу крестьянина. В. И. Ленин любил приводить народную пословицу «Каждый за себя, один бог за всех» как образец психологии социального эгоизма. Этот принцип искажал, уродовал, уничтожал честность, добро, справедли вость — все те нормы нравственности, ко торые на протяжении тысячелетий выраба тывало человечество. Мелкособственниче ская идеология с ее заботой только о том, чтобы «урвать» для себя, вступила в острый конфликт с нравственными нормами новых людей деревни после победы Октября. Постановщик смело обнажает моменты тра гической слабости народа, когда, поддав шись кулацкой агитации, толпа под церков ный перезвон кликушествует: «Бей их!» Когда впереди этой толпы, размахивая оглоблей, символической фигурой вышаги вает могучий крестьянин глухонемой Лари- он (В. Борисенко). Когда краснощекая молодуха, собрав в горсть кровь расстрелян ного коммуниста, радостно смеется, пока зывая всем запачканные ладони, когда на наших глазах толпа пьянеет при виде этой крови... Сердце болью откликается на тра гическую слепоту толпы. Но неуклонно растет могучая сила проти водействия, растет сознательность, и волны стихии наталкиваются на волю и упорство коммунистов, на добрую волю передовых людей деревни. Как это передается зри тельно? Вот нарастает неистовство. Наплы вают, все усиливаясь, вопли, взвизги, брань. Кажется, вот-вот они сомнут, утопят в своей необузданности все трезвое, разумное, че ловеческое. И вдруг — крупно, масштабно — решающая схватка. Проигрывается она на рочито замедленно, вязко, в напряжении внутренних сил. Скрещиваются ненавидя щие взгляды, замахнулся сжатый кулак. И опять наступает новый взлет страстей, водоворот тел, стремительных переходов, рев толпы и— остановка: перед Копысткой дед с клюкой, плюет ему в лицо. Не ше вельнулся самозванный председатель рев кома, только отчетливо продиктовал Васе: «Товарищ секретарь! Запишите этот факт в протокол...» Уже какой тут протокол, когда в следующую же минуту набегает новое общее движение, новый всплеск ярости, и перед Копысткой — исступленная старуха, ее воздетая к небесам рука со скрючен ными пальцами проклинает «богоотступниц ка». В ответ — только взгляд. И молчание. Зал наэлектризован. Аплодисментами встре чается смелый поступок деда Ефима (Ю. Ку стов), который поставил свою подпись в списке 97-м как раз в тот момент, когда об манутый Иван Стоножка снял свою, крайне необходимую. Аплодисменты на сюжетный поворот звучат и в тех сценах, когда появ ляется телега с зерном, когда отзывается на человеческую ласку немой Ларион и сам выносит голодающим церковное зо лото. Редко подобное услышишь сегодня в зале драматического театра. Чтобы возник ли аплодисменты на сюжетный поворот, нужно не только играть искренне и вдохно венно, нужно до предела заострить конф ликт, заставить зрителя стать соучастником битвы добра со злом. Нелегкий материал для раскрытия герои ческого характера коммуниста деревни первых лет Советской власти получили в «97» постановщик и исполнители ролей Смыка и Копыстки. Ведь в те далекие вре мена, когда создавалась пьеса «97», не бы ло еще ни «Чапаева», ни «Разгрома», ни «Бронепоезда 14-69», ни «Оптимистической трагедии». Вполне естественно, что один из первых опытов раскрытия образа нового человека деревни был далек от совершен ства. Тем более удивительно, как сумел театр на скупом материале ролей выстро ить полнокровные характеры. Режиссер и исполнители счастливо избежали штампа, который заключается в стремлении «под править жизнь», убрать в характере все личностное, как «не типичное», не соответ ствующее нашему сегодняшнему представ лению об облике коммуниста — вожака масс. — Главное направление, в котором раз вивается сейчас Красноярский краевой дра матический театр имени А. С. Пушкина,— говорит главный режиссер Н. Басин,— это стремление работать в постоянном контак те со своим зрителем, изучать его запросы, быть на уровне тех задач, которые решают они — рабочие, инженеры, служащие, сту денты, школьники- Стремление ответить на главные запросы дня и привело постановщика «97» к тому удивительному сплаву, когда, не отказыва ясь от плакатности художественного языка пьесы, театр основное внимание сосредото чил на раскрытии нравственных истоков на родного героизма. В финале спектакля рефреном зазвучала все та же песня — «Ты за меня, я за тебя, и за Республику оба!» Звучала она как при зыв, как символ, как внутренний смысл всей эпопеи борьбы за нового человека, за новые отношения в новом обществе. Остро социальная окраска нравственного конф ликта, понимание доброты и человечности, верности и стойкости с позиций бедняка, вынесшего на своих плечах все бремя го лода, привели театр, к успеху. Но в том же коллективе можно увидеть пример на редкость одностороннего подхо да к нравственным ценностям. Речь идет о комедии Лопе де Вега «Собака на сене» р постановке Г. Андреева (декорации Н. Кле- миной), В аннотации к спектаклю говорится: «Муки графини, полюбившей простолюди на, вряд ли затронули бы нас — и в этом суть иронии,— но страдания женщины, ко торая хочет поднять любимого до уровня своей любви, соотнести его, живого, реаль ного с тем, что представлялось ее меч там,— эти страдания не могут не трогать и не волновать нас...» (Рекламный проспект Краевого управления культуры). Сказанное, очевидно, следует понимать так, что уста рел социальный конфликт комедии и что
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2