Сибирские огни, 1978, № 9

162 Л. БАЛАНДИН ской войны придаст всему спектаклю ро­ мантический ореол? Может быть. Но факт остается фактом — из текста пьесы, из арсе­ нала драматургических средств, предло­ женных автором, старательно выбрасыва­ лось все, что способно было поднять звуча­ ние спектакля над повседневностью. Полностью оказался исключенным знаме­ нитый «Хор» строителей Комсомольска-на- Амуре. И спектакль из многолюдного пре­ вратился в камерный. Отброшен и финаль­ ный приезд комсомольской смены, сцена встречи двух поколений строителей — и из спектакля ушла тема взросления, пронзи­ тельно-грустная нота прощания с юностью. Слова Кости Белоуса, обращенные непо­ средственно в зрительный зал, его страст­ ный монолог-призыв быть достойными дел отцов и дедов преобразован в спектакле в некий «дневник Наташи Добровой», кото­ рый достаточно монотонно читает персо­ наж «от автора» (В. Костоусов). Персонаж «от автора» — лицо в спектак­ ле чрезвычайно ответственное. Ему поруче­ но решать высший нравственный суд над своими героями, он даже вмешивается в их дела и поступки. Но оправданно ли такое нововведение? Когда в «Воскресении» Льва Толстого во МХАТе В. Качалов, исполняв­ ший лицо «от автора», вел свою мудрую, неторопливую мысль, скептически или со­ чувственно относясь к персонажам, это был не только театральный прием. П. А. Марков справедливо замечает, что в «лице от авто­ ра» заключался философский -смысл спек­ такля». Но у Качалова в распоряжении был подлинный толстовский текст. Можно ли придумать персонаж «от автора», пользуясь набором реплик, принадлежащих разным персонажам, как это сделал В. Чернядёв? Думается, нет. Искусственность избранного приема очевидна, персонаж «от автора» в «Городе на заре» кажется и претенциозным и попросту лишним. Но самое странное в том, что именно он, «автор», а вовсе не Альтман, как в пьесе, в решающую минуту хватается за револьвер и убивает Аленуш­ кина. А что поделаешь, если все остальные оказались хлюпиками и недотепами! Нет, не помогли постановщику все его придумки в споре с Арбузовым. Невозмож­ но решать романтическую лирическую пье­ су в совершенно чуждом ей ключе бытовой драмы. Вместо прославления героизма пер­ вых строителей «города на заре» получи­ лась довольно мрачная история о бедах и лишениях,, свалившихся на головы строите- лей-добравольцев по нерадивости началь­ ства. Как видим, перед нами пример — пря­ мо противоположный предыдущему, и мы вправе сделать вывод, что и отсутствие конкретности в решении характера, как это случилось с исполнением ряда ролей в «Марютке», и излишнее внимание к част­ ностям, как в «Городе на заре», в равной мере противопоказаны поиску нравствен­ ных ценностей, убедительному их отраже­ нию в искусстве. Необычная судьба выпала на долю за­ ключительной части трилогии — «В списках не значился...» Этот спектакль-ветеран, по­ ставленный еще в 1975 году, в свое время был тепло принят зрителями и критикой. Всю многолюдную «повесть для театра» ист полняли семь актеров. Поочередно они ста­ новились то рассказчиками, то участниками событий. Избранному приему соответство­ вало и оформление художника С. Болле, где сочетались конкретные приметы места дей­ ствия (ресторанчик, подвал, катакомбы и т. д.) с обстановкой и достоверными дета­ лями быта. В центральной роли Плужнико- ва с успехом дебютировал на новосибир­ ской сцене Е. Калашник. Молодой артист психологически убедительно раскрывал путь своего героя от недавнего выпускника военного училища до умудренного опытом войны неуязвимого для врага защитника Брестской крепости. От сцены к сцене мы становились свидетелями того, как росло у Плужникова гордое сознание хозяина Со­ ветской земли. Огромное впечатление про­ изводила сцена, когда лейтенант от имени народа вершил суд над изменником Роди­ ны. Мысль о непобедимости ' мальчика, осознавшего идею Советской власти, нахо­ дила свое наиболее полное выражение именно в этом спектакле. До сих пор пом­ ню впечатление от премьеры — перед гла­ зами встает облик тоненького паренька в форме лейтенанта со скоипящими ремнями и новехонькой планшеткой. Немного не­ уклюжий, угловатый, излишне категоричный и наивный в своих представлениях о вой­ не — таким представал Плужников-Калаш- ник в начале спектакля. Но от сцены к сце­ не мужал характер, все явственнее просту­ пало главное «зерно» образа — вера и верность. Вера в идеи Октября, верность Родине. Не забуду трагический финал, ког­ да ослепший в подземелье, заросший седы­ ми космами, но сделавший для Советской Родины все, что смог, шел Плужников на свой «последний, решительный». И пятились фашисты, и невольно отдавали честь муже­ ству русского солдата. Прекрасными парт­ нерами Е. Калашника, исполнявшего роль Плужникова, были X. Иванова — Мирра, фи­ зически беспомощная, но несгибаемая ду­ хом, и Е. Важенин — развеселый «везучий» солдатик Сальников. В новом варианте постановки из оформ­ ления ушло все конкретное, уступив место условному. В несколько раз увеличилось число исполнителей. И прием рассказа от лица героя стал чужеродным — когда на сцене много народа, ждешь непосредствен­ ного действия, а не рассказа о нем. Новый исполнитель роли Плужникова В. Шалавин отказался от каких бы то ни было примет времени, максимально приблизив своего: героя к нашим дням. Но не приблизился, а отдалился от нас этот изящный лейтенант с его самоуверенностью и ироничностью юноши нашего сегодня. Свое представле­ ние о войне и воинском подвиге актер пе­ редает сугубо внешне — через стремитель­ ные перебежки и задыхающуюся скорого­ ворку. Неощутим теперь духовный рост героя в итоге глубокого внутреннего конф­ ликта — человек и его долг перед общест­ вом. Все подменила некая обобщающая ин­ тонация вне конкретного авторского стиля. Подводя итог, вновь подтвердим, что са­ ма по себе мысль обратиться к молодежной