Сибирские огни, 1978, № 9

ДОБРУ И ЗЛУ ВНИМАЯ... 159 Совнаркома лишь коридором. Здесь, в ко­ ридоре, в зале заседаний да на квартире Владимира Ильича театр предлагает нам побывать в эти напряженные часы и минуты. Мучительно медленно тянется время. Трагически отрешенным взглядом смотрит перед собой Мария Ульянова (Н. Демина), полны слез глаза Надежды Константиновны Крупской (Л. Кутонова), по-девчоночьи шмыгая носом, обливается слезами девуш­ ка у телеграфного аппарата (Н. Никулько- ва), не в силах сдержать рыдания, вздраги­ вает плечами Яков Михайлович Свердлов (А. Дорожко). Но, глотая слезы, продолжа­ ет диктовать ленинские распоряжения де­ вушка, подавив стон, ровным голосом от­ кроет заседание Совнаркома Яков Сверд­ лов. «...Товарищ, дело в том, что... у меня ранен муж»... — растерянно ответит по те­ лефону Надежда Константиновна, но тут же, собравшись, твердо добавит: «Завтра я приеду непременно... Извините, пожалуй­ ста...» Так начинается важнейшая тема спектак­ ля — о мужестве и несгибаемой воле боль­ шевиков, о тех, кто и в самом большом личном горе умел подчинять личное обще­ ственному. «Большевики» в «Красном факе­ ле» представляются нам произведением широким, масштабным, повествующим о народных судьбах в революции. Образ Времени, с его гигантскими по масштабам явлениями, непримиримыми контрастами, зримо воплощен в виде огром­ ной, во весь портал, карты страны, края которой обожжены там, где проходят фрон­ ты. На фоне этой карты — достоверная до малейших деталей обстановка зала заседа­ ний: белые кресла с алыми сиденьями — для народных комиссаров, простое кресло с плетеной спинкой — для председателя. Постоянно возникающее поверх сцены изображение нервно пульсирующей, бегу­ щей телеграфной ленты заставляет вспом­ нить слова поэта: «Это — время звенит те­ леграфной струной». Постановщик С. Иоани- ди и художник Е. Гороховский уже во внешнем облике спектакля передали свое стремление соединять конкретно-историче­ ское начало с обобщением вплоть до сим­ вола. Четкую социальную окраску имеет цент­ ральный нравственный конфликт: совершив самую гуманную, самую бескровную в исто­ рии человечества революцию, российский пролетариат во главе с партией большевиков вынужден принять закон о красном терроре. К этой чрезвычайной мере правительство решается прибегнуть для того, чтобы со­ хранить завоевания Октября от белогвар­ дейцев, организующих кулацкие мятежи, от злодейских покушений эсеров, открыв­ ших подлинную охоту за большевистскими руководителями. Необходимо проявить же­ стокость во имя высшего гуманизма. И большевики-ленинцы твердо произносят свое, в муках рожденное: «Да, согласен!» В пьесе нет развернутых многоплановых характеров. Но когда в финале Цюрупа (В. Харитонов) раздумчиво произносит: «В каждом из нас есть частичка Владимира Ильича...»,— этому веришь безусловно. Ве­ ришь, потому что ленинскую страстность и искренность раскрыли перед нами в ролях Коллонтай и Петровского (А. Покидченко и А. Лосев), потому что мы стали свидетеля­ ми железной собранности, мудрой нетороп­ ливости в решениях Свердлова (А, Дорож­ ко), потому что силу убежденности, волю Стучки и горячую напористость, энергию Курского подчеркнули своим исполнением Е. Лемешонок и В. Бирюков. Ленинская иро­ ния— удачно найденный штрих в характере Загорского (И. Белозеров), простота чело­ веческого облика и профессиональное уме­ ние облекать свою мысль в публицистиче­ ски отточенные фразы — характерные чер­ ты Стеклова в исполнении Е. Иловайского. По-интбллигентски мягок, сердечен и ра­ ним Луначарский у Чумичева. С юмором говорит он о своих собственных слабостях и заблуждениях, долго сомневается перед принятием сурового решения. Актер ведет нас в мыслительную лабораторию своего героя, «позволяет» присутствовать при его размышлениях, когдр, опираясь на истори­ ческий опыт предшественников — париж­ ских коммунаров, Луначарский тщательно взвешивает все «за» и «против». Но вот нар­ ком решительно поднимает руку при голо­ совании предложения о введении красного террора, и мы понимаем всю глубину мо­ тивов, заставивших этого гуманнейшего че­ ловека решиться на жестокость, верим, что решение — единственно правильное, что оно выстрадано, жизненно необходимо. В спектакле не показан противоборству­ ющий лагерь, но лютый враг незримо при­ сутствует на сцене каждую минуту, прида­ вая особую остроту разворачивающимся событиям. Единый ансамбль исполнителей поведал нам о большевиках, о людях, взяв­ ших на себя в ту грозную годину бремя от­ ветственности за судьбы страны и мира. О людях, получивших взамен единственное пр$во быть первыми в рядах атакующих, первыми подставлять грудь под вражеские пули. «Покушения — профессиональная опасность для каждого политического дея­ теля»,— спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, говорит большевик Покров­ ский (И. Баранов). И каждый из них, народ­ ных комиссаров, готов пойти на любое за­ дание, не раздумывая — есть у н^го личная охрана или нет, опасно там или не опасно. Спектакль о верности ленинизму, о высо­ ких моральных достоинствах большевиков встретил теплый зрительский прием. Когда в финале счастливые, преображенные, чув­ ствуя плечо друг друга, участники заседа­ ния Совнаркома тихо-тихо, почти шепотом, запевают гимн партии: «Вставай, проклять­ ем заклейменный...», радость сообщения — кризис миновал, Ленин будет жить! — объ­ единяет всех, зрители, стоя, приветствуют исполнителей. Вспыхнули люстры, и мой сосед, украдкой вытирая платком повлажневшие глаза, сму­ щенно пробормотал: «Вот ведь какое на­ важдение — знаешь, что Ленин останется в живых, а все время ждешь — выживет он или нет...» Для того, чтобы ощущение со­ участия, сопереживания возникло в зри­ тельном зале, нужно многое. Нужно прежде