Сибирские огни, 1978, № 9
ЛЮДИ НА БОЛОТЕ 153 згодами, со всеми лишениями. И Шере метьев хватил палкой в то место, из кото рого вырывался ослепляющий поток. Брызнуло стекло. Проскрежетала короб ка передач, и потерявший глаз грузовик стал пятиться от наседающего на него че ловека. А на свежеотсыпанном полотне вырастал второй КрАЗ, и Шереметьев занял исход ную позицию... На другой день он стоял в кабинете пер вого секретаря горкома партии... — Ну что ж, рассказывай о своей ночной вылазке, гренадер с дубиной... — А чего рассказывать? Разбил две фа ры. Сколько они стоят? Десятку? Две? От дам из своего кармана. А километр трас сы— миллион рубликов! Государственных! — Все это верно, но самоуправство! Что у нас здесь, закон — тайга, прокурор — медведь? Начальник строительного управ ления, коммунист, выходит ночью на трас су и бьет фары машин костылем... — Погорячился, не смог себя сдержать. — А надо себя сдерживать. И передо мной, пожалуйста, не оправдывайся. Бу дешь оправдываться перед бюро... Нелегка ты, трасса. Ох, до чего нелег ка! Есе у тебя было — и печали, и заботы, и горе, и радости. Она подточила нервы, добавила к вискам седины. Но от себя не оттолкнула. И порой приходил с нее Ше реметьев раздосадованный и злой на себя, на весь мир: — Плюну на все и уеду! Уеду туда, где Макар телят не пас! А утром снова шел на работу. * * * Из Новосибирска Иван привез не только узловую часть драглайна. Привез и жену, и дочь. Шереметьев сухо покрякал, собрал все деловые бумаги и перебрался во вторую половину своей продувной квартиры-кон торы: — Давайте, обживайтесь... На вселины пожаловал отец с топором. И глазом не успели моргнуть, сколотил стол, к стене придубасил широкий — хеть всем хором по нему катайся — топчан. Василий Маркелович по-прежнему не изменял топору. Ходили они по неусыпно му Балкограду, как два друга, дарили лю дям солнечное тепло. Балки постепенно уходили в отставку. На их место прочно вставали источающие смоль дома, и вскоре поселение дорожни ков как-то само по себе переименовали в деревню Шереметьевку. Василий Маркелович был в этой рабочей деревне, как он сам выражался, «на под хвате». Где образуется «узкое место», туда и его командируют со звонким напарни- ком-топором. Еще по осени, как только набежали первые холода и слегка запоро шило, нашлось Объедкину срочное дело. В столовой замерз «второй хлеб» — кар тошка. Будто бы везли ее за сотни верст лишь для того, чтобы заморозить. Шере метьев, сунувшийся на «объект» поварихи Иры Пологовой, хватил два клубня один об другой — чуть искры не высек. Не диво. Столовая располагалась под тремя плохо утепленными крышами — брезентовым тен том, шатром кедра да бледно-голубым кол паком небес. Люди до поры д о . времени жили родной заботой — трассой. Зима им напомнила, что есть и другие точки прило жения забот. — Не в гости мы сюда, Юрий Григорье вич, пожаловали,— поскоблил затылок стар ший Объедкин.— Пора бы уж и дельной столовой обзавестись. Дружно ударили топоры. Горячей ще пой умостило стылую землю, вместе с от цом на срубе старался Иван. — Глянь-ко, признал тебя топор-от, не отвык! — радовался ■отец, глядя, как сын причесывает крутобокую лесину. Столовую Иван рубил, приходя с трассы. И когда дело кипело где-то между средин ным опояском и стропилами крыши, на его квартире состоялось открытое партийное собрание. Места в квартире хватило и членам эки пажей двух машин. Кто на топчак уселся, кто на выступ порога. Остальные столпи лись у двери. Что ж поделаешь клуб еще в «пеленках чертежей». Секретарь партийной организации Евге ния Васильевна Попова, нырнув в плотный сгусток табачного дыма, тут же запротесто вала: — Повремените, ребята, дымокурить! Та бак у вас — один курит, десятерых с ног валит. Давай вот с тебя, Иван Васильевич, мы это собрание и начнем. Раскручивай свою инициативу... Объедкин встал, потрогал шероховатый край столешницы, словно хотел удостове риться в надежности отцовой работы. — Собрание у нас нынче сеоъезное. Обязательства берем. Берем, чтобы другие то же самое сделали. Сам я вот тут с со бой посоветовался, высчитал, прикинул и решил, что за год мы одной ма диной мо жем разработать... триста тысяч кубиков грунта. Комната погрузилась в тишину. Даже бухгалтер, сидевший за стенкой, перестал наигрывать костяшками счетов. Все смот рели на Объедкина, словно видели его впервой, и прикидывали, шутит он или ляп нул, не подумав. В добрые старые времена экипажем едва «ворошили» двести тысяч кубиков... — Как триста? — выйдя из минутного . шока, наконец-то подол голос сменщик Объедкина Эрнст Неверт. — А вот так, триста — и никаких гвоз дей! — Ну, Васильич, и горазд же ты заги бать! — всхохотнул глава второго экипажа Григорий Чепкасов.— Из каких это ты воз можностей исходишь? Уж не думаешь ли прицепить еще один ковш? — Идейка твоя интересная! Может, ког да-то так оно и будет, если конструкторы твою мысль ухватят,— уверенно заговорил Объедкин.— Но триста тысяч кубиков и при одном ковше дать можно. Вспомни свой
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2