Сибирские огни, 1978, № 9

136 ВЛАДИМИР САПОЖНИКОВ Еще долго до сумерек перелет закончился, канонада стихла, стрелять было не в кого. И на вечерней заре никакого перелета — мотались над тростниками лишь по­ тревоженные вороны да очень далеко кружилась в небе стая скворцов, ища в бес­ покойной степи места для ночлега. — Тоже мне охота,— недовольно сказал кто-то в камышах.— Двести верст из- за одной лысухи... ...Ночевать мы поехали в Рыбные Борки к старому знакомцу Петру Антоновичу Агафонову; бывшему трактористу, теперь пенсионеру. К нашему удивлению, страст­ ный бхотник Антоныч был дома. — А я не охочусь,— сказал он. — Третий сезон ружье не расчехляю. 1 Места вокруг Борков привольные: три речки, много озер, потеклин, баклуш, и сколько глаз хватает — степь, беспредельная, с березняками и солонцами — птице, зайцу, лисе, косуле — места самые уютные, уголок Кулунды дальний, тихий. — А на кого охотиться? — спросил Антоныч. — Не стало дичи. Думал, выйду на пенсию — вот уж всласть поброжу с ружьишком. Где там! Ходишь, ходишь, акромя вороны да сороки никого за день не увидишь. Наши охотнички таперича на домаш­ них утках душу отводят: один дурак подбросит, а другой — хлесь, хлесь,— «добыча»... Закурил городскую сигарету, стал, как водится, вспоминать: — Дичи в здешних местах было так: мы, ребятишки, с одного конца озера ны­ ряем, а под другим берегом кишмя кишит дикая утка, тоже радуется, полощется. Гуси дикие на выгонах вместе с домашними пасутся, а то гусаки вдруг задерутся, разгогочутся. Бабы холсты в озере полощут, лебедушки тут же опустятся на воду, вроде понимают, что женщина не обидит. Зверь был непуганый: едешь в санях — зайчишка вспрыснет из-под лошади, отбегёт десяток саженей, сядет. Дикое жалось к человеку: волки, бывало, косуль, лосей загоняли во дворы. А добывать дичину до­ бывали, не ружьем, правда, а больше силками, ловушками разными — и косача на току, и зайца на тропе, и утку на озере из конского волоса ловили, а все дикого не убывало. — Куда ж оно подевалось? — спрашиваю Антоныча. — Птицу дикую коровы съели. Нет, Антоныч не шутил, не хотел удивить щегольским парадоксом. Коровы уток, конечно, не едят, но ради буренушек животноводы обкашивают озера и болота чуть ли не до последней тростинки-камышинки. Раз обкосили,'два оголили — и нет озера, нет болота. Где жить, где гнездоваться утке, лысухе; болото — дом дикой птице. Нет дома — нет гнездовья, нет и новых поколений. Веснами из-за бескормицы — а недостаток корма случается в степи почти каждый год — коров выгоняют как можно раньше. Стадо ходит по тем местам, где птица дикая гнездится, и под коровьими копытами гибнут будущие кряквы, шилохвости, чирки и чернети, косачи и куропатки. А кочкорез? Научились животноводы кормить коров кочкой болотной. Прошел коч­ корез— и нет болота, лысое место, ничто там уже не живет, не дышит. — Какая таперича охота, — вздохнул Антоныч. — Слезы. Глянешь на ее, бед­ ную, нынешнюю дикую живность,— сердце жалостью схватывает. Ни жить ей негде, ни отдохнуть. А стрелков сколько поразвелося? Ране на три села одно ружье — бер- дана — было у Павла Андреевича, учителя. Так он лишь удовольствие получал от это­ го ружья: осенью десяток куликов возьмет, зимой — полдюжины зайцев. А теперь видали, что на озерах деется? Полки! За неделю до открытия шалаши на озерах по­ настроили. Доты! День-два постреляют — степь пустая. Ни в небе, ни в околках не промелькнет живое. Зайца ночами, как тигру лютую, на машинах гоняют... Некого, ребятки, стрелять стало. Не охотник я боле. Да и стыдно добивать последнее. Из письма в газету «Советская Сибирь»: «...Можно, конечно, запретить охоту, а совхозы травят (опыляют ядохимикатами) посевы, на полях плохо хранится удобрение, а птица наклевалась, заяц поел, сдох, а ведь поля занимают немалую территорию, об этом тоже надо подумать. Идет уборка кукурузы на силос, много молодых зайчат, барсучков, перепелок попадает под нож комбайна, об этом мы забываем...» (В. А. X а з о в, село Пушкари Новосибирской области.)