Сибирские огни, 1978, № 8
92 ИСАЙ КАЛАШНИКОВ Миша промолчал, — Пойдем в чайную,—сказал Зыков,—Есть хочу —мочи нет. Пока шли, Зыков рассказал, что ему удалось узнать от охотника Семена Григорьева и о самом Григорьеве. Сведения были, действитель но. не ахти какие. Зыков в самом деле пока не нащупал никакой ниточ ки и, видимо, был очень обеспокоен. Когда в почти пустой чайной сели за столик и склонились над тарелками со свежим борщом, Зыков про тив обыкновения не почмокал губами, предвкушая хороший обед, рас сеянно помешал ложкой борщ, спросил: — Что ты кумекаешь? О Григорьеве... — Не видев человека, не поговорив с ним, судить о нем то же, что судить о вкусе пепси-колы по рекламной картинке. — Поэтесса благотворно влияет на тебя. Тебе стали не чужды изящные сравнения.—Зыков попробовал борщ, потряс в него перцу — на полведра бы хватило, добавил половину ложки горчицы, снова по пробовал.—Но я тебя не о личности Григорьева спрашиваю. О фактах. Могли они иметь место? Скажем, история с соболями? — Тут вряд ли стоит голову ломать. Соболь —одно, убийство — другое. И, скорее всего, они выдуманы, утаенные соболя. Борщ был отменного вкуса. Миша такого наваристого, душистого борща давно не ел. Но Зыков, кажется, задался целью —не дать ему спокойно пообедать. — Почему, Миша, так думаешь? — Ну ясно же! Старинный принцип: попала на тебя капля грязи — вылей на других ушат помоев, не можешь себя обелить —очерни ближ них своих, одна масть будет. Слушал его Зыков внимательно, серьезно, глаза не голубели обыч ной, слегка насмешливой приветливостью, были синие, глубокие, не проницаемые. — А у него жена славная,—неожиданно сказал Зыков.—И сын в качалке. Маленький. — УМинькова тоже была славная жена. — В том-то и дело,—буркнул Зыков и наконец-то принялся за борщ. Ход мысли Зыкова стал ясен Мише. Ведь и он недавно думал при мерно о том же. Может быть, самое трудное в их работе заключается как раз в том, что ты ищешь преступника, а сам не хочешь, чтобы им оказался и тот и этот. По правде говоря, этих своих мыслей Миша, по жалуй, даже стыдился, они, думалось, лишний раз говорят о его сла бости и непригодности к такой работе. Но Зыков не слабый, а мысли те же. Странно все-таки... После обеда вместе возвратились к ручью. Зыков взял лопату. — Ты покури, а я чуточку разомнусь. Он копнул раз, другой. Под лезвием что-то звякнуло. Наверное, снова гвоздь или гайка. Зыков опустился на колени, долго разминал ком земли толстыми короткими пальцами. Медленно распрямился, протянул руку. На широкой, как поднос, ладони лежала тускло побле скивающая коническая пуля. Недоверчивая радость и острая, какая- то детская обида охватила Мишу Баторова. — Ищи, Миша, понятых, оформим протокол,— сказал Зыков и наставительно добавил: —Надо уметь... извлекать пули из земли, как орех из скорлупы. А пуля-то, Миша, пуля-то какая! Видишь? — Вижу. Золотая. — Нет, Миша. Это ты у меня золотой. А пуля-то, Миша, винто вочная. От старой знаменитой трехлинейки. Соображаешь? — Ни черта я сейчас не соображаю. Зыков осторожно покатал пулю на ладони.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2