Сибирские огни, 1978, № 8

РАССЛЕДОВАНИЕ 85 на отстрел есть разрешение. Твое разрешение, говорит, ничего не будет стоить, если я скажу, что сохатого добыл в заказнике. Как, спрашиваю, ты можешь это сделать, если все не так. Могу, говорит, не только ска­ зать, но и доказать... Разговор этот мы вели вроде бы и в шутку. Вернее, я никак не мог уразуметь, всерьез это или просто так, пустая похвальба выпившего человека. Выпил он, правда, самую малость, но ведь человек человеку рознь, у одного со стакана ни в глазу, другому рюмки достаточ­ но. Так и ушел я, ни в чем не разобравшись. Потом и вовсе про этот разговор позабыл. Ладно... Добыл я в тот год двенадцать соболей. Ров­ но столько, сколько положено. У нас порядок строгий, поймал сколько разрешено,—убирай капканы. Правильный, считаю, порядок. Начни жадничать, через несколько лет шиш—не соболь будет. Возвратился домой. Как и положено, в бане попарился, жена гостей созвала. За сто­ лом разговоры про удачи, неудачи. Меня и дернула нелегкая ляпнуть про Тимохин фарт. Через какое-то время встречаю на улице Степку. Он и говорит: «Ты чего это, Семен, языком треплешь? Зачем наговари­ ваешь на безобидного Тимофея? Где ты увидел у него четырнадцать со­ болей?»— «В зимовье видел своими глазами».—«Э-э, да ты считать не умеешь, десять их было, Семен, десять».—«Я,—говорю ему,—считать не разучился, и ты мне не заливай». А он мне с усмешкой: «Считать ты разучился. Но я тебя заново выучить могу». Остановился передо мной, руки в карманы, с пяток на носки покачивается —маленький, а посмат­ ривает вроде бы свысока. Не стерпел я к себе такого отношения, я ведь, и верно, гордый,был. Сказал ему: «В учителя мне не набивайся, рылом не вышел. И самого тебя могу проучить. Вот пойду в контору промхоза и узнаю, сколько твой безобидный Тимоха сдал соболей. А сколько при­ таил и меж собой поделили —сами расскажете». Сказал, по правде, не подумав, первое, что в голову пришло, но вижу —попал в точку. Степ­ ку всего перекосило. Но он тут же справился с собой, сказал, вроде бы Меня жалеючи: «Толковал же тебе, что с умом жить надо. А ты —кле­ ветать. Зря стараешься. Подумай —кто ты и кто я? Я службу несу ис­ правно, хапугам и хищникам спуску не даю. Тимоха мне во всем помо­ гает. А ты? Ты браконьер, злостный и бессовестный!» От такого нахаль­ ства у меня глаза на лоб полезли. Степан видит это и советует: «Одумайся, Семен, не плюй против ветра. Не одумаешься —пеняй на себя. Протокол, составленный по всей форме, у меня. Помни об этом». И ушел. А я стою—как обалделый. Ах ты, думаю, мозгляк-сопляк, змей подколодный, кого, думаю, ты хочешь на испуг взять. Я же сроду не хищничал, чист перед собою и людьми. Но я слищком плохо знал Степ­ ку Минькова. Пошел, словом, доискиваться правды. И доискался. Взя­ ли меня за воротник. Показывают протокол. О том, что я добыл в за­ казнике сохатого. Твоя, спрашивают, подпись? Смотрю—моя. Точно, моя. Вспомнил про Степкины фокусы. Стал говорить —хохочут: серь­ езный ты человек, Семен, а изворачиваешься смехотворно. Туда сунусь, сюда —нету мне веры. На Степкиной стороне документ с моей подписью и подпись свидетеля —Тимохи Павзина, на моей только мои слова. И чем больше я добивался справедливости, тем хуже относились ко мне. Стал я и склочником, и клеветником. Я и зазнался, я и оторвался... Григорьев длинно, затейливо выругался и замолчал. Он ни разу не взглянул на Зыкова, казалось, нисколько не заботился, слушает он его или нет. Но это было не так. Чувствовалось, что Григорьев хочет, чтобы Зыков понял его, поверил ему. Когда рассказывать стало нечего, Григорьев словно бы что-то потерял, снял руки с колена, провел ими по карманам, поправил старую, измятую шляпу. Он, конечно, ждал, что ему скажет Зыков. А Зыкову трудно было что-либо сказать. Слишком часто сталкивался с правдой, похожей на неправду, и ложью, почти неотличимой от правды, чтобы поддаваться первому впечатлению.

RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2