Сибирские огни, 1978, № 8

* * * В скрипенье калитки шаги — боже мой! тревожно до «ой!» или «ах!», а ветер швыряет одну за другой мне тени; смятенье и страх ночных мотыльков так понятны сейчас, которые бьются в стекло веранды, где спать не легли еще, чай смакуют и пьют молоко, где пахнет вареньем, в котором бочок мохнатый купала пчела, где девушка скажет: — Такой мотылек мне снился, когда я спала... Потом они спать побредут, в тишине их снов расцветет аромат, и он прилетит с мотыльками ко -мне в пустынный, лепечущий сад. Я, взяв в сторожа голубого ужа, в саду — потому что тепло — усну, мне приснится, как бьется душа моя в золотое стекло. * * * Трамвайных линий строгий свет ночами не давал забыться — передо мной кружились лица, которых рядом больше нет. Мне было только двадцать лет — я думала, все это снится. А сны окончились тоской. Между зимою и душой вдруг расстояние пропало. Я к одиночеству припала, я о любви ему шептала и восклицала: ты — покой! Рука, не дрогни над строкой! Ведь временами мне казалось, что это вовсе не покой, что если кончилось тоской, такой глубокой и живой, то, значит, вовсе не кончалось!