Сибирские огни, 1978, № 8

192 НИНА СОЛОВЬЕВА Часто встречается другой прием — по­ втор. Как известно, употребление этого приема требует особой осторожности и должно быть продиктовано художественной задачей, иначе этот прием вырождается в лексическую ош иб ку— плеоназм или тавто­ логию,— свидетельствующую о бедности словаря. «Как леденцы, в ведерках льдинки светятся» (Климычев), «Устремились в небо тонкостволые, на подбор таких не подбе­ решь» (Быченок),— это терзает слух. 8 стихах Кузнецова на соседних страни­ цах (41 и 42), в двух разных стихотворениях навязчиво мелькает глагол «идти» в раз­ ных формах: «Я иду дорогой торной возле ласковых берез... Я иду, иду,— и радость так и льется через край. И свернуть с до­ роги надо. И не хочется... Шагай!» («Через лето»), «Вот прошагаешь полверсты, версту, и дальше— в узнаванье... Идешь, идешь, а глубина все отступает, отступает» («И в пол­ дневном солнечном лесу»). Да, красноречивые строки: «Я иду доро­ гой торной», «глубина все отступает» — и правда, свернуть бы с торной-то дороги, так нет, Кузнецов прямо-таки вызов посы­ лает читателю: «не хочется... Шагай!» Этот же глагол популярен и у других не­ чаянных соавторов. Рябцев: «Как хорошо, что ты шагаешь, шагаешь в поле и в лесу, росинок Родины вбираешь неповторимую красу», Чернышев: «Ты идешь, куда девать­ ся, с узкой тропки не свернешь. С той поры прошло лет двадцать, а ты все идешь, идешь», Шляев: «И шли они все дальше от села, шли тяжело, покачиваясь, шли...» От повтора до повторения — один шаг, недаром они родственные слова, и как ни старались авторы держаться безобидно-не­ заметного уровня, все ж обратились они и к классике. Чернышев глубоко прочувство­ вал блоковскую строчку «Уюта — нет! По­ коя — нет!» и излил это чувство в двадцати своих строках, закончив стихотворение уже знакомым нам приемом переворачивания (правда, не зафиксированным еще в слова­ рях): «Покоя нет и нет уюта, он только из­ дали зовет», отчего мятежная интонация Блока приобрела мирный обывательско- сентенциозный характер. Рябцев в стихотворении «Мгновенье», оперируя «чисто поэтической» лексикой — «цветы», «все разлуки мира» (?), «вечность», «сомненье» — сводит Лермонтова («За все бессонницы в награду звезда с звездой за­ говорят») и... Гете («И остановится м гно­ венье, что так прекрасно на лету»). Название сборника «Слышу песню» по­ зволяет предположить, что в него вошли люди если не с музыкальным слухом, то с чутким ухом и уж во всяком случае знако­ мые с таким явлением в поэзии, как зву­ копись. Ее явление можно пронаблюдать в стихотворении Морякова «Я заметил дав­ но...»: Я заметил давно. что забыто,— беззащитно от сорных семян. Вот и. здесь, где все окна забиты, , в двери ломится ' буйно бурьян. ,; А ведь было светло и раздольно, Шелестела сирень под окном. А теперь и взглянуть далее больно —' поросло .все былое быльем... Складывается образ создателя этой ве­ щицы, бубнящего (бы -бе -бу-бы -бы — тако­ ва звуковая «инструментовка» стиха) одну за другой обкатанные фразы (ломится буй­ но бурьян, поросло былое быльем), выне­ сенные, как на смех, в конец строфы. Кста­ ти, на эту тему откликнулся и Чернышев: «Все прошло, все забыто, все быльем по­ росло». Еще один «дуплет». Разговор о похожести, а значит, безликй- сти этих книжек хотелось бы закончить не­ которыми наблюдениями над лексиконом авторов. Словечки «вот», «теперь», «все», «весь», «вдруг» имеют свое обаяние, когда они не теряют его от злоупотребления. Но взгля­ ните на эти образцы поэтической (!) речи: Климычев — «Вот так и вышло, видно, в самом деле», «Пойду домой я, дескать, все равно», «Но все, увы, мелодии не те», «Увы, всему своя пора». Быченок — «И все же весною все чаще», «Ну, а все же они не праздные — эти пись­ ма с Большой земли». Кузнецов — «Все, что было», «Пусть пока что», «Это только пока за окном», «К пирсу катер чутко приник и слышит всю (?) тиши­ ну». М оряков — «Вот и здесь, где все окна за­ биты», «И вот она рожает, милая», «а вот теперь узнал едва», «И вот знакомит с но­ вым бытом». Рябцев — «Еще не вся трава пожухла, еще не все листь: желты...», «И все торо­ пишься куда-то», «Все радостно колышется, все плещется привольнее, по всем распад­ кам слышится таежная симфония». Чернышев — «нам не исчерпать всех ее глубин», «тебя все дальше в прошлое уно­ сит», «Мы все равно когда-нибудь найдем». Шляев — «вся вселенная у ног», «Вот, мол, были — робили, играя», «Но вот те­ лом слабая братва», «И тетка Евдокия до­ вольна за народ, да вот дела какие, дела такие вот... Дела такие, слухай, что все нутро спекли, да будь земля им пухом, всем, кои полегли». Особой привязанностью отметили авторы и слова — «еще», «пусть», «пока», «только» и им подобные, изобилу­ ют в книжках вводные слова, междометия из разряда «паразитов» («ну» и т. п.). Есть в этих книжках кое-что, о чем мож ­ но сказать доброе слово, но когда прочтешь их одну за другой, те удачи — редкие, без которых не появляется ни одна книга, рас­ ползаются в рыхлой, некачественной, низко­ сортной основе, и если уж «капля зла все доброе проникнет подозреньем и обессла­ вит», по выражению Гамлета, то здесь эта капля разливается в море зла и для начи­ нающих поэтов, и для читающих и доверяю ­ щих вкусу издателей людей. ♦