Сибирские огни, 1978, № 8
ЛИРИЧЕСКИЙ ГЕРОЙ ПОД к о п и р к у 191 таким образом : «Воздух м едом настоен» (?) (Шляев), «Настоен воздух на меду» (Ряб- цев), «На этих запахах настоен таежный воздух — суть тайги» (Быченок). Но вне конкуренции — костер, огонь. Те ма костра, образ костра, или даже символ костра — вот что мы увидим едва ль не на каждой второй странице сборника. Кли- мычев тоже приносит свою дань костру не в одном стихотворении — это просто оргия огнепоклонников! Костру посвящаются от дельные стихотворения — «Костеря Быченка, «Весенние костры» Шляева, «У костра» Кли- мычева. Костер употребляю т в качестве не отразимого сравнения, например, «В ней луна горит — ну, впрямь, большой костер» (Кузнецов), «жизни костер» (Рябцев), сти хия огня бушует и в этом сравнении — «и раскаленною болванкой искрится солнце над рекой» (Шляев). Два стихотворения — «Печаль моя, полу ночная птица» Чернышева и «Прячу печаль свою» Рябцева убеждаю т нас в том, что их авторам присуща благородная черта харак т е р а — стремление избавить близких от своего горя, пережить его в одиночестве. И если у Рябцева об этом сказано просто: «Тяжко, конечно, таить свои беды. Но на друзей не хочу их взвалить», то Чернышев представляет себя этаким Прометеем: «Пе чаль моя, полуночная птица, раскинувшая черные крыла, доколь тебе в душе моей гнездиться? Надолго ль ты гнездовье обре ла? Когтишь, когтишь добычу кровожадно... Ш вырнуть бы камнем, остроребрым кам нем, когтистую добытчицу огня... Зачем же так? Пускай живет не тужит такая же рани мая душа. А мой комочек, трепетный комо чек все вынесет и сохранит тепло». Полторы страницы занимает эта история об автор ском благородстве. Напыщенность и пусто та — удручающие. Итак, тематическая и языковая переклич ка настолько сбивает с толку читателя, что названные авторы сливаются в одного. Есть ли этому объяснение? М ож ет быть, оно в том, что в большинстве стихов нет ничего конкретного, живого, что написаны они подчас даже не на тему, а от темы (госте приимства, к примеру). В связи с этим на память приходят слова Блока: «Черпать со держание творчества из отвлеченно-бес плотного — значит расстаться с творчеством. Черпать его из самого ж ивого и конкретно го — значит углублять и утверждать свое творчество». Авторы, о которых идет речь, разумеется, слышали об эпигонстве, о списывании у ве ликих в м еру своих сил. Они не хотят на кликать на свою голову такое обвинение. Зачем стараться подражать слишком замет ным образцам, зачем бросаться в глаза? Отсюда явление нового стиля, девиз которого — п и ш е м п р о с т ы м я з ы к о м о п р о с т ы х л ю д я х . И вот, по скольку идеи носятся в воздухе, мы свиде тели этого неожиданного и горького для авторов «списывания» д руг у друга опусов, сделанных языком «под народный» или разговорно-молодежный, в зависимости от темы, «непридуманные, в общем -то, стихия (Климычев), сдобренные безошибочно най денным лозунгом , сим гатичным в мораль но-нравственном отношении, часто решаю щим судьбу творения. Дословные совпаде ния прямо указывают на то, что М узы были одеты в одном прокатном пункте. Со времен Постановления ЦК «О литера турно-художественной критике» многое из менилось в отношении прозы, но не поэзии. Здесь по-прежнем у царит благодушие, кри тики-рецензенты так отечески ж урят авто ров, смотрят сквозь пальцы на отсутствие в стихах какой бы то ни было языковой куль туры, вкуса, сильного чувства, индивидуаль ности и других составляющих таланта, что критикуемые просто машут рукой на эти отеческие наставления. Неужели поэтов мо жет заставить писать одно самообольще ние? Мол, то, что написано сегодня, несом ненно новее и прогрессивнее позавчераш него. Но не зря из Д ревнего Рима пришла к нам истина: следующий день — ученик предыдущего^ В книжке Климы^ева м ож но прочесть: «Тайга грустит, как девушка на выданьи, к которой не приходят женихи». «Три богаты ря» М орякова «сгибали не лук, а радугу в руках». Время «сгибать радугу» давно про шло, а пришло время расчищать тайгу после «женихов», не увиденных Климычевым. М ож но ли не брезговать столь заплесневе лыми темами? М ож но ли пренебрегать лич ным опытом, который, что называется, бьет по глазам, и опытом других худож ни ков и ученых, давно проповедующ их охрану природы? И одноликость, и несовременность многих стихов в упомянутых книжках усугубляются косностью манеры. Авторы не только гово рят об одном и том же, да к том у же об щим языком, они и приемы выбирают оди наковые! К примеру, прием переворачива ния с ног на голову (назовем его так) ис пользован в стихотворении Быченка: Стали тропы, как спутанный ниток клубок, а потом и последняя нить потерялась, и ручьи. что на запад текли, на восток потекли. Этот нехитрый прием до того понравился автору, что он построил на нем все стихо творение: «По утрам снова солнце вставало не там, не по солнцу вращалось оно, про тив солнца». И у Климычева тоже все кувырком : Вот теперь бы чудо, чтоб дожди летели не с небес на землю, с земли на небеса1 I Снова одинаково облегченная схема, щед р о взятая в оборот. Быченок: «И все при стальней сзади за мною следил кто-то злой, кто-то страшный, большой и косматый». М оряков: «Кто-то в жм урки играет со мной». Климычев: «Что-то отшумело, что-то отблистало». Чернышев: «Только вд руг по, весне неуемное что-то ворохнется во мне», «И что-то радостное, светлое живет в пала-, тах допоздна».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2