Сибирские огни, 1978, № 8

186 ИВАН ПЕТРОВ А когда не будет насилия, тогда нельзя будет никому уклоняться от закона хлеб­ ного труда, потому что кто не захочет ра­ ботать, тот будет побираться или помрет с голоду. Первый закон: в поте лица снеси хлеб твой; но чтобы закон этот не нару­ шался, нужно чтобы соблюдался и другой закон: не противься злому...» *. Как видно из письма, точки расхождения между Толстым и Бондаревым обознача­ лись уже с самого начала. «Я в этой рукопи­ си со всем согласен... но только я смот­ рю на это с другой стороны»,— замечает Толстой, как бы заранее исключая тем са­ мым всякие домыслы об ученичестве и за­ имствовании им основных идей у Бонда­ рева. О многом говорит также и отличие тол­ стовского толкования закона о хлебном труде. Выше указывалось уже на то, что Толстой понимал первородный закон рас­ ширительно: не только как сугубо хлебный, а прежде всего как обязанность трудиться физически, участвовать в тех трудах, пло­ дами которых человек пользуется. Здесь же он дополняет свое понимание этого воп­ роса указанием на недостаточность соблю ­ дения его одного, ибо общественное зло, по Толстому, имеет не одну причину, а две: «одна, что скрыт первородный закон (в по­ те лица снеси хлеб твой), а другая, что скрыт другой закон: вам сказано — око за око и зуб за зуб, а я говорю — не про­ тивься злу». Таким образом, заключает автор, чтобы не нарушался первый закон, обязательно нужно, чтобы соблюдался д ругой: не пр о ­ тивься' злому. На первый взгляд, может показаться не столь уж существенным это дополнение Л. Н. Толстого, на самом же деле оно име­ ло важнейший смысл, сводящий на нет уси­ лия Бондарева заставить царя и его прави­ тельство принять к исполнению закон о хлебном труде, то есть внедрить его на­ сильно. Именно ту знаменитую свою непротивлен­ ческую идею в ряде писем он и пытается разъяснить иудинскому старцу. Приведенных примеров, думаем, доста­ точно, чтобы окончательно убедиться в том, что Л. Н. Толстой в этой переписке выступал отнюдь не в качестве ученика и последователя, а в роли утешителя и ис­ креннего друга иудинского старца, мятуще­ гося в сибирской глуши, пытавшегося соб­ ственным лбом пробить глухую стену непо­ нимания. Толстой оставался верен этой заочной друж бе до конца. Получив известие о смер­ ти иудинского старца, он написал письмо его сыну Даниилу, в котором расспрашивал о последних днях своего друга, интересо­ вался, как он был похоронен, и т. д. Тол­ стой не забывает не только самого Бонда­ рева, но и его сочинение. И позже, при первой же возможности, печатает «Торжество земледельца, или Тру­ 1 Л . Н, Т о л с т о й , С обр. со ч . в 20 то м ах . М., и зд . « Х у д о ж ест в ен н ая л и т е р а т у р а » , 1965, т. 17, стр . 5 9 7—598. долюбие и тунеядство», наконец, в России, в 1906 году в издательстве «Посредник». Трагедия Тимофея Бондарева Разногласий между Л. Н. Толстым и Т. М. Бондаревым было немало. Но, бесспорно, самым существенным из них необходимо назвать расхождение по главнейшему воп­ росу: что же конкретно делать, чтобы об­ легчить жизнь народа? И хотя оба они — и Толстой и Бондарев — одинаково были да­ леки от мысли о революционном переуст­ ройстве общества, тем не менее их точки зрения во многом не только не совпадали, а даже были взаимоисключающими. Причиною тому чаще всего оказывалась политическая наивность Т. М. Бондарева. «Вот уже двадцать годов ходатайствую пе­ ред главным правительством, и что же? Как в мертвые руки попадаю, как в слепые очи показываю, и как в глухие уши говорю — ответу нету»,— горько жаловался иудинский старец. Он никак не мог понять, почему ему «ответу нету», и с упорством фанатика продолжал надеяться и верить в д об рого царя. Это ведь совсем не случайно, что Т. М. Бондарев нигде не допускает выпадов против царя-батюшки. Более того, он даже защищает его. Бондарев искренне верил, что если царь или министр внутренних дел поймут его учение и дадут соответствующ ую команду, то все «не более, как через четыре года, без понесения трудов и без напряжения сил» станут счастливы и «заживут фертом припеваючи». Он долго готовил себя для разговора с царем и терпеливо в течение многих лет со дня на день ждал вызова во дворец. Толстой и Бондарев сходились лишь на религиозно-нравственной основе. В вопро­ сах же политики, в определении задачи, что надо делать сейчас, чтобы изменить су­ ществующее положение, они стояли на со­ вершенно разных позициях. Для Толстого это означало продолжать обличение, пока зло не будет исправлено. Год, два, столе­ тие — это уже не столь важно. Важно не оставлять своего дела. «Деревья ведь то­ же долго растут». Для Бондарева же — немедленно отменить по царскому или ми­ нистерскому приказу существующий по­ рядок (он мужик, он признает право и си­ лу старшего во всем. Как в доме, так и в государстве должен быть твердый порядок, зависящий от старших). Слабость общественной и философской позиции Бондарева обнаруживалась уже с самых первых строк его главного сочине­ ния, в которых он обращался «ко всем сколько вас есть на свете не работающих хлеб для себя». Автор адресовался не к тем, кто работает, а к тем, кто чужие тру­ ды пожирает. Обращался не с призывом к протесту, а с попыткой усовестить белору­ чек. По свидетельству самого Бондарева, та­ ких попыток было двадцать две. И чем больше он убеждался в глухоте «высшего класса» к его учению, тем больше его охва­ тывало уныние. Ведь низший-то класс его