Сибирские огни, 1978, № 8
182 ИВАН ПЕТРОВ реводит и переделывает многие чужие произведения, отвечающие духу его ново го миропонимания. Проводя всю эту работу, Л. Н. Толстой, однако, редко когда был удовлетворен ре зультатами своего труда. Главнейшей при чиной недовольства было то, что он посто янно сознавал большой разрыв между сло вом и делом своим. Его постоянно тяготило то обстоятельство, что, проповедуя свою новую философию, он оставался, по сути, все тем же помещиком, богатым земле владельцем, которым был раньше. Попыт ки же полностью реформировать свою жизнь, согласно новым убеждениям — раз дать землю крестьянам и жить лишь труда ми рук своих, неизменно натыкались на ка тегорические возражения семьи, в первую очередь его жены Софьи Андреевны. Именно в это очень трудное для Л. Н. Тол стого время он получает из далекого М и нусинска рукопись Т. М. Бондарева «Тор жество земледельца, или Трудолюбие и тунеядство», в которой, к глубокому удов летворению и радости своей, находит те ж е самые мысли, что не давали по ночам спать и ему. И в том, что важные мысли эти излага лись представителем трудового народа, простым крестьянином, Л. Н. Толстой уви дел особый смысл и значение. Он так был обрадован сочинением ссыль ного крестьянина, что немедленно вступил с ним в переписку, а рукопись его неодно кратно читал вслух всем членам своей се мьи и приезжающим в Ясную Поляну го стям, начал хлопотать о продвижении ее в печать. Он был доволен, что отныне у него появился активный единомышленник, чело век, «верующий в ту же веру». О том, что в лице своего сибирского кор респондента Л. Н. Толстой видел именно единомышленника и соратника, а не учи теля (как полагают многие), убедительно свидетельствуют строки из его письма к Бондареву: «Я в вас нашел сильного по мощника в своем деле. Надеюсь, что и вы найдете во мне помощника. Дело наше одно» Это-то столь важное для Толстого общее «дело» и побудило великого писателя по ставить на котурны своего сибирского кор респондента, как, впрочем, и Сютаева. Если внимательно присмотреться ко всему, о чем писал раньше Л. Н. Толстой и что, в свою очередь, утверждали два деревен ских мудреца, то без особого труда можно убедиться, что ни у Сютаева, ни у Бондаре ва нет ничего такого, чего бы Толстой не знал ранее. Не случайно же, даже вознося их на не досягаемую высоту, он то и дело прогова ривается: «Сютаев еще более укрепил ме ня в идее, что только любовь, одна любовь должна быть основной сердцевиной жизни всех людей...» (подчеркнуто мною.— И. П.). Как видим, Толстой и раньше был убежден в этом, а Сютаев лишь еще более укрепил. 1 Л. Н. Т о л с т о й . С обр. соч. в 20 то м ах . М., и зд. « Х у д о ж ествен н ая л и т е р а т у р а » , 1965, т. 17, стр . 598. То же и о Бондареве: «Я в этой рукописи со всем согласен и сам только-об этом и пишу» Приподнимая Бондарева (как и Сютаева), Л. Н. Толстой тем самым приподнимал в глазах читателей свое новое учение, в ко торое бондаревская теория о хлебном тру де, за исключением небольших поправок, вписывалась целиком и полностью. Но неужели у Бондарева так и не было никакой заслуги перед Толстым? Утверж дать это было бы несправедливо. Заслуга была: Конечно, Толстой и до заочного знаком ства с Бондаревым проповедовал и де лал то же самое, что и после. Но если прежде, не найдя у всех ученых и писате лей мира удовлетворительного ответа на мучившие его вопросы, Толстой руковод ствовался собственным, субъективным по ниманием дела, то после ознакомления с «учением» Бондарева он убедился, что мо жет подвести под свою новую веру и не кий «объективный» базис. Бондарев напомнил ему о сформулиро ванных еще во времена глубокой древно сти и освященных авторитетом священного писания основах той «праведной» жизни, к которой стремился и звал за собой д ру гих Толстой. Но, повторяем, лишь напом нил, подсказал, потому что, хотя Бондарев и называл себя «изобретателем преполез нейшим», первородного закона он не изобретал, тот был завещан от праотцев. Бондарев лишь отряхнул его от вековой пыли. В этом и состояла его заслуга перед Тол стым. Но, повторяем снова, заслуга не «изобретателя», а поднаторевшего на биб лейских текстах такого же странника на • О том, насколько широко к этому вре мени была разработана Л. Н. Толстым эта тема в печати, красноречиво говорит, на пример, факт, который приводит Н. Н. Гу сев в работе «Лев Николаевич Толстой». Ма териалы к биографии с 1381 по 1885 годы. М., «Наука», 1970. Министр внутренних дел Дмитрий Толстой,—сообщает Н. Н. Гусев,— 26 марта 1888 года докладывал Александру III: «В издаваемой в Москве газете «Русское дело» появилась статья под заглавием «Тру долюбие, или торжество земледельца», буд то бы сочиненная каким-то крестьянином, проживающим в Сибири. Из содержания статьи и вполне литературного ее изложе ния можно, однако, безошибочно заклю чить, что она вышла из-под пера если не самого графа Льва Толстого, то одного из его ревностных последователей. Всецело по священа она развитию в высшей степени вредных теорий этого писателя... Эта про паганда грубого социализма... имеющая целью восстановить один класс общества против другого, находит немало адептов благодаря пропаганде графа Льва Толсто го, которую цензурное ведомство настойчи во преследовало в издаваемых книгах. Тем более дерзкою является попытка перенести ее на страницы периодического издания» (стр. 444). Император Александр III, — про должает Н. Н. Гусев,—одобрил мнение свое го министра, согласился с ним, что статья, столь смело обличающая царизм и остатки крепостничества в России, вряд ли могла принадлежать какому-то крестьянину Бон дареву, сосланному в Сибирь, и на докладе министра собственноручно начертал: «Это прямо теория Толстого, и очень может быть, что даже и статья его» (стр. 445).
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2