Сибирские огни, 1978, № 8

РАССЛЕДОВАНИЕ 131 чувствовал в ней прежней трепетной уважительности, безоглядного же­ лания изобразить его личностью страдальчески-героической. «Наплела, конечно, наплела-таки что-то, подлая баба!» Будь в дневнике сплошные невинные глупости, вроде записей о погоде, характера поноса у какого- нибудь Ванюшки или Петрушки, дневник бы ему отдали. А тут —помал­ кивают. В другое время он постарался бы растормошить их, закрутить раз­ говорами и постепенно выудил бы, если не все, то многое из того, что им известно, но сейчас просто не было сил. Пошел домой, пообещав зайти еще раз, принести фотографии. Дома лег на диван. Что его так сильно растревожило? Ну хорошо, дневник... Что она могла написать? Ничего конкретного о его, сомни­ тельных с ее точки зрения, делах, она не знала. Хватило в свое время сообразительности держать ее подальше от своих тайн. Их взаимоотно­ шения? Тут, понятно, она могла порезвиться. Пусть так. Опять же у него хватило сообразительности признаться милицейским, что ни­ когда не сгорал от любви к ней. А раз такая обстановка, всякие сложно­ сти семейной жизни неизбежны. Так что ничего они не извлекут из ее писания. Но почему же чувство, что опасность—рядом —не уходит? Чего-то он, кажется, не учитывает. Чего? Где остался конец нити, за который мо­ гут ухватиться? Пошел в магазин. Покупателей, к счастью, не было, и он запер за собою двери на засов. — Ты так похудел, Степа. И бледный какой! Клава жалостливо поглядывала на него из-за прилавка. Но жалость эта шла от ума, не от сердца. В своем белом накрахмаленном халате, в белом же чепчике она представлялась воплощением невинности. Румя­ нились щеки, на лбу кудрявилась кокетливая прядка волос. Она хорошо спала, ее не мучили кошмары, ее не одолевают тяжелые думы. Чтобы ни случилось, она в стороне останется, отделается легким испугом. — Вчера Зыков приходил к тебе за продуктами. Был с ним разговор? — Был. А как же. Разговорчивый парень. — О чем вы говорили? — Ты что так смотришь на меня? Уж не ревнуешь ли? —Со смеш­ ком она потянулась к нему. Он отодвинулся. Дура набитая. Нашла время... — О чем говорили? — А просто полюбезничали. — О соболях он ничего не говори^? — Что-то говорил. Мол, слухи ес4ь, что тут шкуру соболя можно ку­ пить запросто. — Ну, а ты? — А я его не глупее, ты не думай! —обиженно сложила губы бан­ тиком. — Не думаю. Ты всех соболей продала в Иркутске? — Нет. Продала трем своим подружкам в нашем городе. — Ну и дура! Говорил же тебе, не сори возле себя! — Они просили. А что? Что случилось? —забеспокоилась Клава. — Пока ничего... Ах дура, дура... Зыков-то, должно быть, в город и уехал. Найти ее подружек —раз плюнуть. Ну дура, вот дура. — Ты вот что, Клавка... Ты, если о соболях будут спрашивать, меня не впутывай. У меня ты не брала ни одной шкурки. Понятно? Умри, но не говори. Останусь незамаранным, из любой беды тебя вытяну. Вместе жить будем. Проболтаешься —вместе и сядем. Я-то отсижу и ничего со мной не сделается. А вот ты после тюрьмы никому не нужна будешь. 9*