Сибирские огни, 1978, № 8
120 ИСАИ КАЛАШНИКОВ Рабочий день заканчивался, и на двери Совета висел замок. Зыков пошарил за притолокой. Ключ оказался на месте. Открыв дверь, он сра зу же заказал разговор с городом. Его соединили удивительно быстро. — Вадим, ты? —спросил Зыков, хотя и узнал по голосу давнего дру га,—Привет, Вадим! Откуда звоню? Издалека. Радостью захотелось по делиться. Дочку породил. Три кило шестьсот двадцать граммов. Имею серьезные виДы на твоего сына. \чти. За поздравление спасибо. Не из дома звоню, конечно. Разве станет сидеть дома человек, у которого ро дилась дочь? Отдыхаю на Байкале. Водку пью. Бездельничаю. От скуки разные загадки, шарады, кроссворды разгадываю. И вот попалась одна загадка... Чувствую, без твоей светлой головы мне ее не осилить. Хит рый? Это не хитрость, Вадим, а констатация факта: голова у тебя свет лая. А загадка такая: В тайге водится соболь. Отстрел его ограничен, частная продажа меха категорически запрещена. Как при всем этом мех соболя превращается в чудесные шапки наших прекрасных горожанок? Ага, твоя жена соболью шапку не носит. Моя тоже. Удивительное совпа дение! Соболь уходит в город не на своих ноЖках. Теперь запиши фами лию одной дамы. Она живет здесь. А раньше работала в городе, в Доме торговли. Сообразил? Молодец. Занят? Удивил. Я-то думал: ты сидишь и семечки лущишь. Может быть, тогда не по дружбе, по службе на тебя нажать? То-то. Дело-то для тебя плевое. Ребят привлеки, сам разомнись. Так я тебе завтра позвоню. И смотри, Вадим, от твоего поведения будут зависеть мои виды на жениха для дочери... Положив трубку, Зыков рассмеялся. Сейчас Вадим выскочит из-за стола, будет сердито бегать по кабинету, хмыкать и проклинать его, Зы кова. Набегается, Ьядет за стол, сожмет в кулаках большие уши, поду мает, примется за дело. И если уж он примется, все будет сделано по уму. Хорошо все-таки иметь таких друзей. Закрыв Совет и спрятав на прежнее место ключ, он направился к избушке Тимофея Павзина. Тимофей был дома. Разложил на полу кап каны, очищал их от ржавчины, проверял пружины. На приветствие едва ответил, головы не поднял. За все эти дни он ни разу не побрился. Ще тина на щеках и подбородке была неряшливой, как на старой сапожной щетке. — К охоте готовитесь, Тимофей? — Ага, готовлюсь. На полу, на брюках Тимофея рыжели пятна ржавчины. Рыжими бы ли и пальцы его рук. — А мы сегодня со Степаном Васильевичем плавали к Утесам. Чай пили. Вы почему-то отстали. Или Степан Васильевич ничего не говорил? — Зачем ему говорить? — Ну как же... Вы же все вместе делаете. Клацнула, срываясь, пружина капкана. Тимофей ругнулся, освобо дил прищемленный палец. На нем медленно набухла яркая капля крови. Тимофей слизнул кровь, сплюнул и опять принялся перебирать капканы. Ржавое железо скрипело, с него сыпалась рыжая пыль. — Сколько соболей рассчитываете добыть в этом году? — Сколько попадется. Чего рассусоливать о недобытых. — А о добытых? О них, может быть, стоит потолковать —как счи таете? — Что добыто, то добыто. О чем тут толковать? —Тимофей низко склонился над капканами, крепкая жилистая шея его вздулась, стала красной. — Возможно, вы и правы. Не время, наверное, толковать о соболях., Мы вот сегодня помянули Веру Михайловну. Нехорошо на душе. Следов убийцы до сих пор обнаружить не можем. Людей дергаем. Вот и вас сно ва приходится тревожить. В тот вечер, когда вы провожали Минькова до
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2