Сибирские огни, 1978, № 7

85 по полу, кусал свои несовершенные руки, он ненавидел себя, он хотел перестать быть человеком. Чугунный Давид, тезка мастера, опирался на меч и смотрел себе под ноги с мягкой улыбкой. Он не был человеком, он был вечен. Мастер Рентген, однофамилец того Рентгена, что открыл Х-лучи, смотрел сквозь толщу двух веков, усмехался и грозил пальцем. Он уже не был человеком, он воплотился в вещи и обрел через них бессмертие. Тогда реставратор, в полном самоуничижении, решил покончить с жизнью. Он возненавидел в себе человека. Он взял веревку и, завязав петлю, долго ходил по квартире, выискивая подходящий крюк или гвоздь. Но на крюках висели хрустальные люстры, а на гвоздях — хорошие картины. Он боялся повредить вещи своим мерзким телом, поэтому отбросил веревку и стал искать нож, чтобы вскрыть вены. Но все ножи были коллекционными, бритвы — только старинные, и он не решился осквернять искусство своей бренной плотью. Из всех ядов в доме нашлась только водка, он напился до беспамятства и в этом состоянии, наполовину потеряв человеческий облик, окончательно продал свою душу. Дьявол явился к нему в образе чугунного Давида. Скульптура шевельнулась, осторожно спустилась с постамента; подошла к лежащему реставратору и прикоснулась мечом к его шее. Тот хрипел, икал, от выпитой водки кружилась голова и вещи шевелились. Ему показалось, что Давид разомкнул свои чугунные уста и сказал ему торжественно и внятно: — Встань, отринь покровы, уподобься столу и будь вечен. Тогда, вняв услышанному, он с трудом разделся, встал на четвереньки, покачиваясь, выпил еще водки и отринул от себя все человеческое. Всю свою мягкую, болезненную плоть, свои слабые руки, всю свою слизь, мякоть, жижу, смертную и смрадную, свое ненасытное сердце. Он отрекся от своей принадлежности к человеческому роду и страстно пожелал стать столом, стать частью бессмертного искусства, неистребимого и вечного/И когда тело его претерпело в корчах и муках метаморфозу, он ощутил всем своим деревянным, ароматным и чистым телом, как обновление превратило его в то, чем он был всю свою жизнь, но только смутно догадывался об этом,— он стал письменным столом. Так продолжалось с месяц. Каждый день он превращался в стол, стоял и ни о чем не думал. Глазами — замочными скважинами он раскосо взирал на свою комнату, на все эти вещи, близкие и понятные^ Он ощущал свою близость всему этому великолепию и жалел только об одном, что не может посмотреть на себя со стороны, пока не догадался придвинуть зеркало в черной раме, в котором и увидел себя в образе того самого стола, что не так давно уничтожил собственными руками. Это принесло ему новые муки. Он старался хоть раз превратиться в стол работы мастера, но это не зависело от его воли. Выпитая водка неизменно делала свое дело, и несовершенное тело превращалось в несовершенный предмет. Наверное, в этом была своя закономерность. Тогда реставратор попробовал бросить пить. Он слонялся по квартире, разговаривал с Давидом, заигрывал с фарфоровыми пастушками и страдал от головной боли. Он стал забывать свое имя, на телефонные звонки не отвечал, двери не открывал. Только понеобходимостивыходил из дома пополнить запасы консервов и водки. Водку он п°кУпал п и ками, прятал ее в шкафу мореного дуба и ключ старался потерять. Н ключ всегда оказывался у него в кармане, а дверца шкафа сама собой распахивалась перед ним Вещи сговорились. Они мстили ему за излиш