Сибирские огни, 1978, № 7

Л — Тыне переживай, Алла,— сказал он.— Всякое бывает. Американцы ведь не в точности повторили твою работу. Наверняка ты додумалась до чего-то непохожего. Ты подумай хорошенько, может, еще не все потеряно. Ну, не расстраивайся так сильно. Не надо. В воде он дотронулся до ее руки и слегка пожал пальцы. Она не ответила на прикосновение. Голосили лягушки. Скрипел самописец на приборе. Гудел газоанализатор. — Не стоит меня жалеть, Вадим,— сказала она.— Пожалей себя. — У меня все нормально. Я ни от кого не скрываю свою работу. — Не притворяйся дурачком, Вадим. Я говорю не о работе. — Ты считаешь, что я выбрал себе не ту жену? — Именно. — И должен был жениться на тебе? — Дурак. Нужен ты мне! Она выдернула руку из воды, молча глядя ему в глаза, вытерла ее о полу его халата. — Ты так и не дождешься превращения своей лягушки в царевну. Скорее сам позеленеешь и начнешь квакать. Лягушатник отошел к столу, сдерживая злость, выключил прибор, давно уже писавший вхолостую, и, не оборачиваясь, произнес: — Я не обижаюсь на тебя. Ты расстроена. Иди домой и отдохни пару дней. —■ Это тебя дома ждет жена, верная и глупая, а у меня дом здесь. — В собачнике. — Да, в собачнике. И если ты считаешь меня саму бешеной собакой, то ты недалек от истины. Она не хлопнула дверью, просто вышла, быстро и торопливо простучав каблуками по бетонному полу. Посидев немного перед остывающими приборами, он попробовал успокоиться, но это не получалось. Ему было и жаль Анкилостому, и сердился он на нее, и, вконец запутавшись в своих мыслях, так ничего и не решил, вспомнил, что дома его ждет Зоя, больная и заботливая, но почему-то ему не захотелось спешить сегодня. Пройдя пешком две остановки, он зашел в магазин, выстоял очередь за яблоками, подумал и купил еще бутылку портвейна. Открыв дверь своим ключом, он прислушался. В квартире тихо, телевизор не работал, и только холодильник жужжал надсадно, как заблудившаяся муха. — Зоя, где ты? — позвал о». Она не отвечала. Вадим оставил на кухне портфель, прошел в комнату. Она лежала на диване, и по ее раскрасневшемуся лицу, по закрытым глазам с темными припухшими веками он почувствовал, что ей совсем плохо. Он сел на краешек дивана у изголовья, потрогал ее лоб. Горячий. — Зоя,— тихонько позвал он.— Ты меня слышишь? Она ответила что-то, но он не расслышал, нащупал пульс и хотел было бежать звонить в скорую помощь, но потом вспомнил, что и сам был врачом, расстегнул ей халат, приподнял голову, потом разыскал градусник, сунул ей под мышку и пошел кипятить шприц. Температура оказалась высокой. Он раздел Зою, переложил ее на кровать, сделал необходимый укол, включил вентилятор, и когда столбик ртути пополз вниз, он почувствовал, что врач не совсем умер в нем и кое- что он еще умеет. Ты поешь, сказал она.— Я приготовила. Ты прости я услала и хочу спать. Он погладил ее по щеке, поцеловал в горячие, потрескавшиеся губы и сказал: