Сибирские огни, 1978, № 7

74 когда не бросал слова через плечо, а всегда ловил ее взгляд — спокойный, доброжелательный — и не забывал сказать «пожалуйста». Анкилостома реже заходила к нему, только изредка заглядывала в полуоткрытую дверь, и он, поймав ее отражение в стекле террариума, приветственно поднимал руку, не оборачиваясь. Анкилостома произносила что-нибудь веселое или скорее язвительное и уходила к себе. Из ее комнаты допоздна слышался скулеж собак, запах псины заставлял закрывать двери. В перерывах между опытами Лягушатник варил кофе, расслаблялся в кресле и беседовал с Зоей. В основном о вещах посторонних и к науке отношения не имеющих. Он спрашивал ее о деревне, где она родилась, вслух тосковал о том, что сам давно не был у родителей, вспоминал веселые истории о том, например, как однажды опрокинулся террариум и лягушки разбежались по этажу, напугав Двуустку, или о том, как в детстве он запрягал жуков в соломенную повозку, или о дрессированной мышке, жившей у него в ящике письменного стола. Зоя смеялась, где надо, или задумывалась, где стоило погрустить. Собеседницей она была неважной, но слушала хорошо, поэтому хотелось рассказывать о чем угодно, даже о своих опытах. Порой Лягушатник увлекался и начинал рисовать перед ней сложные химические формулы, потом спохватывался, смеялся и комкал бумагу. Но она внимательно заглядывала ему через плечо, кивала головой, соглашалась, что кривая поглощения и в самом деле должна идти круто вверх, а потом обрываться до нуля. Когда Зоя уходила домой, он еще сидел дотемна за приборами, заканчивая опыт или приводя в порядок записи. В эти часы он подолгу и неспешно обдумывал свои слова, поступки и по привычке, анализируя себя, пытался разобраться хотя бы в одном человеке — в самом себе. Но это удавалось ему плохо. Иногда он ловил себя на том, что ему нравится Зоя, и тотчас же вспоминал ее лицо, голос, грубоватый немного, но все равно приятный, ее немногословность и какую-то особую душевную податливость. Казалось, что из нее можно лепить что угодно. Тогда он подумывал о том, что из нее можно вылепить идеальную жену. Он посмеивался над собой, когда вспоминал, каким разборчивым был в молодости, даже вот от Аллы отказался, умной и красивой, а теперь готов жениться на деревенской дурнушке, единственно для того, чтобы она стирала ему рубашки и жарила котлеты. Но даже в мыслях своих он обращал все это в шутку и самому себе не верил нисколько. Однажды к нему пришла Анкилостома, уселась на Зоино место, долго смотрела в затылок ему и наконец спросила: — Ты меня по-прежнему не любишь? — Безумно,— ответил он. — Безумно «да» или безумно «нет»? — Понимай, как знаешь. Ты ведь умная,— сказал он, сбрасывая дохлую лягушку в лоток. — Прекрасный жест,— сказала она, наблюдая за движением его руки.—Жест, достойный служителя корриды. Бедные твои любовницы. Таким же изящным жестом ты их отбрасываешь от себя. — Сотнями. На прошлый вторник их пришлось сто четырнадцать. — А Зоя у тебя под каким номером? — Без номера. Она вне конкуренции. — Невеста? — Пожалуй, да. — Она счастлива от этой новости? Должно быть, от этого у нее веснушки полезли на лоб. — Не знаю. Я как-то не говорил ей об этом. — Ну а ты сам? — Почти,