Сибирские огни, 1978, № 7

— Ну, что ты так раскипятился. Ну, подумаешь! Ты же не астроном. Важно, что ты тоже видел. Если не фантазируешь,—и лукаво улыбнулась. — Ты мне не веришь! Да как ты можешь! Да разве я мог бы такое соврать? Да это же!.. Нет, ты не понимаешь!.. — Не сердись! Я пошутила. Я верю, верю! — Вы только послушайте, какие характеристики! Это же рекордсмен среди всех новых! — Па-ап! А сейчас ее можно увидеть? — Нет! Нет, дочка! Все! Она уже отсняла. — Жа-аль. — Еще бы! Вы только вдумайтесь! То, что видели на Земле, тот взрыв на Новой, произошел пять тысяч лет тому назад! Пять тысяч лет тому назад! Это же, выходит, можно было заглянуть в такую невероятную, фантастическую даль. А!? — Валерий Геннадьевич замолчал в растерянности.— Вот это да! — произнес он через некоторое время.— Пять тысяч световых лет. С ума сойти можно. И тут его поразила новая мысль. Он опять схватил газету. Нет, фамилия студента ничего ему не говорила. Он ведь не знал фамилий студентов, что были его соседями по вагону. И все-таки его не оставляла догадка — уж не из той ли компании был этот студент, первым увидевший новую звезду в созвездии Лебедя? Неужели это был кто-то из их числа? Кто? Он знал, что более всего подозревает «музыканта», но не признавался себе в этом. «А Нина! Милая, добрая девочка Нина!» — мелькнуло в сознании. У Валерия Геннадьевича не на шутку разболелось сердце. Он сунул под язык таблетку валидола, ходил по комнате, потирал грудь и едва скрыл свое состояние от жены и дочери, позвавших его ужинать. ...В Феодосию поезд пришел ночью. Не могло быть и речи о том, чтобы куда-то ехать, автобусы не ходили. Студенты быстро вытряхнулись из вагона и скрылись в заполненном людьми зале вокзала. А они, Лев Сергеевич, Григорий Иванович со своей старухой, Валерий Геннадьевич с женой и дочкой и семья пермяков, пошли на поклон к проводнице Вале Кузовкиной, чтобы разрешила им переночевать в вагоне, все равно состав будет стоять до утра. И Валя Кузовкина, добрая душа, разрешила, собрала с каждого по рублю, закрыла вагон на ключ и ушла к подружкам. Валерию Геннадьевичу не спалось. Хотя несколько раз, на две-три минуты, он задремывал, но быстро просыпался. В нем оживало первое воспоминание о море, о том миге, когда поезд шел у самого берега, а моря не было видно, и только слышался его голос, его шум и шелест, да долетали тревожные запахи. Ах, если бы всегда приближаться к морю, предчувствовать встречу с ним! Если бы всегда сохранять в себе его масштаб и никогда не терять рожденных морем мыслей и чувств! Валерий Геннадьевич все держал в памяти счастливейший миг своей жизни, когда моря еще не было видно, но оно дышало рядом, и он сам был совсем близко от него. ♦