Сибирские огни, 1978, № 7

к Нину, которая как раз взяла бинокль н стала смотреть — и вдруг повернулась в его сторону. Валерий Геннадьевич, поддавшись неожиданному порыву, встал, ему хотелось, чтобы Нина увидела его. Она увидела и подняла руку, размахивая широко из стороны в сторону. Валерий Геннадьевич тоже стал махать двумя руками, точно передавал сигналы морской азбукой. Он видел, как Нина показала на него рукой своим спутникам, и они тоже помахали ему. Только один, стоявший последним в цепочке, не помахал, и Валерий Геннадьевич подумал, что это, конечно, «музыкант». Потом студенты расселись там, на высоте. Валерий Геннадьевич понял, что они не собираются подниматься выше, и это странно его успокоило. Он снова присел на свой камушек, но тут увидел, что Нина, а за ней тот, стоявший в цепочке последним, теперь он совершенно не сомневался, что это был «музыкант», отошли от всех и двинулись вверх. И что-то было в их движениях, угадываемое издалека, такое резкое, нарочитое, что Валерий Геннадьевич снова ощутил беспокойство. Ему казалось, что он догадывается о происходящем там, наверху. Нина, должно быть, бравируя и не поддаваясь на уговоры, решила подняться выше, на нее, видно, все рассердились и махнули рукой, и только «музыкант» едва тащится и вот, поскользнувшись, встает на четвереньки. Валерий Геннадьевич даже издалека улавливает, как беспомощна и жалка эта поза, и, скорее всего* Нина задержалась, потому что увидела эту позу и теперь смеется. В памяти всплыло так раздражавшее его в поезде студенческое словцо: «Завал». Валерий Геннадьевич едва не рассмеялся вслух. Но «музыкант» медленно поднимается и упрямо тянется за Ниной. И тогда Валерий Геннадьевич, сразу вспомнив тощую, маленькую фигурку «музыканта», понимает, как тому сейчас трудно, как он ослаб, устал, но наверняка не отстанет от Нины и будет карабкаться за ней хоть до самых облаков. Совсем новое чувство к «музыканту» шевельнулось в душе Валерия Геннадьевича. Видно, у этого студентика есть свои жесткие принципы и убеждения, которые заставляют его тщедушное тело совершать безрассудства. Такое достойно уважения. И наверное, совсем нелегко живется «музыканту». Может быть, с мальчишеских лет ему приходится отбиваться, отстаивать свое достоинство, не сгибаться перед сильными. Оттого он такой ершистый, такой неудобный, а возможно, и циничный. «Вот оно что! Вот оно что!» — повторял про себя Валерий Геннадьевич. И еще подумал, каким бы мог стать он сам, если бы давно, очень давно, стал сопротивляться, отстаивать свое, не отступать, даже не внешне, а прежде всего внутри себя, в душе, в сознании, не примиряться... Что бы было тогда? Каким бы он стал? Не стал бы он походить на «музыканта»? А! Вот неожиданность! Так что же случилось бы с ним самим, если бы он вел себя и жил иначе? Что он потерял, чего не достиг в жизни? Какова истинная цена всех его упущенных возможностей? Какова цена всему потерянному за то время, что он жил без РАЗ ЛИЧЕНИЯ? «Постой постой! —- едва ли не вслух проговорил Валерий Геннадьевич,— Без РАЗЛИЧЕНИЯ ! Это значит — БЕЗРАЗЛИЧНО! Один корень! Я был безразличен! Не умел различать! Ни своей матери! Ни жены! Ни себя!.. Жил вслепую. По стереотипам. Как ЭВМ . Но даже машина тем «умнее», чем больше может различать. Как тут не понять— ЭВМ дают людям наглядный урок: «Различайте! Иначе вы будете тупыми и безразличными, как. железные ящики, набитые электроникой!..» Валерий Геннадьевич столь глубоко погрузился в эти размышления, что пропустил, куда скрылись Нина и «музыкант». Должно быть, опять за какой-нибудь уступ зашли, успокаивал он себя. 4 Сибирские огни № 7