Сибирские огни, 1978, № 7

к 47 шаяся у матери, которую читал он, вернее сказать, лишь листал, однажды в детстве. Внутренне согласившись с той секретностью, которой окружила Мария Михайловна свой подарок, хотя и не поняв до конца, почему он должен таиться от жены и дочери, Валерий Геннадьевич спрятал книжку во внутренний карман пиджака и ни слова не сказал о ней жене, когда они вернулись домой. Не сказал он о подарке и на следующий день, а сам все время помнил о нем и переложил книжку в карман джинсов, в которых ходил здесь постоянно. Сперва он пошел с женой и дочерью на пляж, но представив, как опять скучно и томительно долго будет тянуться это лежание под солнцем, решительно заявил: — Знаете что! Вы как хотите, а я сегодня отказываюсь загорать. Надоело. Хочу прогуляться в горку... Кто со мной? Никто? Ну и жарьтесь! Перед обедом зайду за вами. И он повернул в другую сторону и пошел очень быстро, словно боялся опоздать или не хотел, чтобы его задержали. Замедлил шаг лишь перед самым подъемом в гору. Едва поднялся он на первый желто-пыльный холм, как тотчас отдалились, остались позади звуки и запахи пляжной, праздной жизни. Он сразу увидел, как изрезана складками, оврагами, впадинами, морщинами, разломами вся окружающая его местность. Полынь и лиловатые колючки трудно росли на этой жесткой земле. Открывшиеся взгляду плоскогорья были желтыми, рыжеватыми и лишь вдали постепенно переходили в фиолетовый и синий цвета. И все окружающее, все краски, очертания, твердая растительность — все тотчас стало напоминать нечто очень важное, имевшее в его жизни значение. Он вдруг почувствовал себя на этой древней земле старцем, давно пережившим свой век и свое поколение. Ему казалось, что за его плечами огромная, необозримая жизнь, в которой-то и было однажды все это, открывшееся взгляду сейчас. А на самом деле все, наверное, объяснялось куда проще итоже исходило из детских мечтаний о невиданной земле, о морских путешествиях, об Испании, в которую много раз рвались их мальчишечьи сердца. Валерий Геннадьевич, заметно запыхавшись, поднялся еще выше, и вот уже прямо перед ним голые, острые скалы, и можно рукой потрогать шершавый обломок, величиной с крупного быка, когда-то упавший, откатившийся, а теперь возвышающийся, как обелиск. И тогда он вспомнил, как образовалась эта земля, изрезанная, изломанная, вздыбленная, как бушевал здесь «огонь древних недр», вспомнил, что перед ним застывшее извержение, остановленное движете. Он прислонился плечом к обломку-обелиску и> все смотрел на скалы, угадывая в их величественной неподвижности окаменелую, но не сломленную, непобежденную силу. Он и не думал, что горы могут так сильно его поразить, так подействовать на его воображение. Он видел море, бесшумно и непрестанно вспенивающееся у далекого подножия утесов, видел горы, поднявшие над морем свои мертвые замки и соборы, и к сердцу приливала тихая радость, как случается лишь в минуты полного, абсолютного удовлетворения,' когда доводится человеку созерцать нечто идеальное, может быть, осуществленную мечту. Чувство это оказалось столь сильным, что тотчас утомило его, и он опустился на оказавшийся рядом теплый, ¿круглый камень, облегченно вздохнул. Покурив, Валерий Геннадьевич все же не сдержал волнения, доставая из кармана книжицу своего отца. Он с самого начала знал, что не остался нынче на пляже для того, чтобы наедине почитать книжку, которую не прочитал в детстве. Он открыл ее наугад, где-то в середине и сразу наткнулся на строчки, которые удивительно совпадали с увиден-